— Да не хочу я больше никого целовать, — резко восклицает он, хмурясь.

Мы оба замираем. Пытаюсь переварить его слова. Даниил Александрович вообще больше никого целовать не хочет или никого, кроме меня? От этой мысли почему-то болит где-то в груди.

— А по вам не скажешь, — ядовито бросаю я.

Мне кажется, или это становится похоже на сцену ревности? Сжимаю челюсть. Преподаватель продолжает молчать. Он лишь хлопает глазами. Не ожидал, что я раскрою его план?

— Думали, я не догадаюсь? Пришли тут такой красивый, серьёзный. Думали, все студентки упадут к вашим ногам? — подхожу чуть ближе к нему, а потом тыкаю указательным пальцем себе в грудь. — Я не собираюсь этого делать. Идите целуйте других и перестаньте цепляться ко мне.

Даниил Александрович всё ещё молчит. Мне становится неловко. Закрываю рот. Мы смотрим друг на друга. Преподаватель дёргается в мою сторону, но я делаю шаг назад. Неужели опять хочет поцеловать? Он встряхивает головой, словно приводя мысли в порядок.

— Мне нужен допуск к экзамену, — тихо говорю я. — В ваших же интересах дать мне ещё один шанс, иначе я расскажу…

Даниил Александрович просто затыкает мне рот поцелуем. Он хватает меня за талию и притягивает ближе к себе. Мозг буквально кричит мне, чтобы я сопротивлялась, но вместо этого почему-то цепляюсь руками за его шею и поднимаюсь на носочки. В голове взрывается фейерверк из мыслей, который сразу же куда-то исчезает. Под его напором я медленно шагаю назад. Даниил Александрович запускает руку за мою спину и скидывает со стола все бумаги, а потом, сильнее сжав мою талию, сажает меня на освободившееся место. Я тену его на себя за воротник пиджака. Внутри всё сжимается. И почему я не сопротивляюсь?

Преподаватель вдруг отстраняется. Открываю глаза и встречаюсь с его взглядом. Он не отходит. Я всё ещё держусь за его плечи. Сначала долго молчим, но вскоре Даниил Александрович наконец-то решает заговорить:

— Я так больше не могу, — он громко вздыхает, выпускает меня из объятий и отходит на пару шагов назад. — Вы… Просто…

Очень странно видеть его таким. Растерянным и, кажется, смущённым. Обычно Даниил Александрович словно невозмутимая скала, которая умеет только грубить, но сейчас он выглядит таким беззащитным.

— Вы же говорили, что больше никого не хотите целовать, — слетает с моего языка прежде, чем я успеваю подумать.

— Кроме тебя…Чёрт… — преподаватель отворачивается от меня и запускает ладонь в волосы.

Вижу, как поднимаются его плечи, и слышу глубокий и медленный вздох. Я вскидываю брови. Почему он это говорит? Зачем?

— Мне, наверное, пора, — наконец-то спрыгиваю со стола и поправляю кофту.

Спотыкаюсь обо что-то и только сейчас замечаю, что уронила сумку на пол, поэтому быстро поднимаю её и уже хочу уйти, но Даниил Александрович хватает меня за запястье.

— Стой.

Я замираю на месте. Не понимаю, что чувствую. Знаю, что лучше уйти, но сердце просит остаться. Медленно оборачиваюсь и смотрю на него. Тёмные глаза, кажется, стали немного светлее. Они глядят прямо на меня. Нервно сглатываю. Что ещё он от меня хочет? Я совсем ничего не понимаю.

— Что? — единственное, что я кое-как могу выговорить.

— Не говори никому, хорошо?

Обида пронзает сердце толстой иглой. Неужели я ожидала чего-то другого? Признания в чувствах? Да он, похоже, даже не знает, что это такое. Сбрасываю его руку со своей, а потом сжимаю кулаки.

— Почему? Хотите и дальше безнаказанно целоваться со всеми студентками?

— Да ни с кем я больше не целовался! — вскрикивает Даниил Александрович, хмурясь.

Что ж, вот и вернулся старый добрый преподаватель-злюка.

— Ну тогда и со мной не надо было, — бросаю я, крепче сжимая лямку сумки в ладони.

— Я пытался.

Мои глаза округляются. Он опускает взгляд в пол, как провинившийся мальчишка. Почему мне хочется пожалеть его? Я глубоко вздыхаю и усаживаюсь на стул. Не могу уйти. Не могу его оставить. Голова противится этому, но решаю послушать голос сердца. Даниил Александрович медленно поднимает голову и смотрит на меня. Мы молчит. Я не знаю, что говорить, а он, кажется, пытается подобрать его слова.

— Ну? Я осталась, чтобы вы молчали? — проговариваю не слишком уверенно.

На губах всё ещё чувствую тяжесть поцелуя. Не могу сказать, что это плохо, но это…неправильно. Мы не можем это делать, не должны. Даниил Александрович присаживается на край стола, ещё раз глубоко вздыхает и наконец-то начинает говорить:

— Не обращайся ко мне на «вы», пожалуйста. От этого только хуже, — он на секунду запрокидывает голову и прикрывает глаза, а потом возвращает взгляд ко мне и продолжает. — Знаю, я не должен был этого делать, и корю себя чуть ли не с первого семинара за такие мысли.

Я вскидываю брови и хочу задать вопрос, но преподаватель не замолкает:

— Я не знаю, как это объяснить. Я не должен даже думать об этом, но не могу перестать. Ты… Ты всем своим поведением цепляла меня. Меня раздражало твоё нежелание учиться, хотя какая мне разница? Я мог бы совсем не ставить тебе баллы и отправить на пересдачу, но мне хотелось помочь. Сначала я думал, что это естественное желание для преподавателя.

— А сейчас что? — спрашиваю я, не удержавшись.

— Подожди секунду, пожалуйста, я всё объясню, — он заглядывает мне в глаза так, как не смотрел ещё никогда. Я буквально чувствую, как тяжело ему даются эти слова, поэтому молча жду продолжение. — Потом я услышал, как этот… Андрей, кажется, обращается с тобой… Не слишком уважительно, скажем так. И не смог не вмешаться. Короче, всё слишком запутано, и я ничего не понимаю. Не знаю, зачем поцеловал тебя на концерте. Не знаю, зачем поцеловал сейчас.