Мимо пролетел темный спорткар, опасно вильнув и заорав сигналом, звук которого стремительно менялся согласно какому-то физическому закону. Насыр вдохнул в тон сигналу, пробормотал: «Вот… летчик», с трудом оторвал от руля холодные мокрые пальцы и вытер их о штаны, похвалив себя за то, что не выругался при девушке. Да не только в девушке дело. Не выругался — всяко молодец, ибо сказано: «Не злословьте» и сказано: «Тот, кто слышит и судит каждое слово, всегда рядом».

А если бы я на печку не отвлекся и успел выехать на дорогу, он бы в меня обязательно врубился, с ужасом осознал Насыр и снова принялся вытирать ладони о штаны. Или догнал бы на следующем повороте, там как раз слепой участок. А сбрасывать скорость водитель спорткара, похоже, не привык.

Девушка громко вздохнула. Ну да, сели и не едем, кругом на километры никого, вечер надвигается, и кто его знает, что водитель задумал.

— Все нормально, уже трогаемся, — поспешил успокоить Насыр.

Он дисциплинированно посмотрел в боковое, потом в верхнее зеркало и ободряюще улыбнулся. Девушка в ответ не улыбнулась. Она смотрела в зеркало, прямо в глаза Насыру, серьезно и даже строго. Сидела девушка уже не прямо, а очень расслабленно, и пальто у нее, оказывается, было расстегнуто и сверху, и снизу, и белая кожа сияла, сверху и снизу, ярко и остро, как галогенка или даже язычок ацетиленового пламени.

Так же ярко и остро Насыр понял, что под пальто на девушке ничего не надето.

Понятно, почему так озябла, подумал он машинально и спохватился: что, даже на ногах ничего? Ну, ниже ослепительной и совершенно чеканной коленки?

Длиннющая узкая голень переходила в длиннющую узкую лодыжку и длиннющую узкую ступню, так что нога походила на мускулистую анаконду-альбиноса. Вправду босиком, понял Насыр. Это как же она до остановки-то дошла? И откуда? Или ее выбросили там?

Но тут девушка сняла ногу с ноги и, не отрывая угольного взгляда от зеркальца, неспешно развела мраморные коленки.

Насыра опять обдало жаром, уже не понять, сзади, спереди или изнутри. Он поспешно отвел глаза, снова вытер руки о штаны, вернул рычаг на нейтралку и сказал, предварительно откашлявшись:

— Вы если про оплату беспокоитесь, не беспокойтесь. Не надо ничего.

Сзади молчали. Насыр пожал плечами и раздраженно добавил:

— Если так хочется, можно на телефон бросить.

Сзади донесся шорох. Насыр нерешительно глянул в зеркало и расслабился. Теперь белым светилось только лицо девушки, а силуэт был беспросветно темным, даже лежавшая на коленях ладонь, вроде пустая, но выставленная так, будто держала телефон. Сидела девушка уже прямо и смирно, даже снова успела пристегнуться, кажется.

Насыр, запнувшись, с некоторой досадой продиктовал номер. Девушка принялась чертить темным пальцем по темной ладони, нет, по кожаной перчатке, — снова нет, не перчатка это, а все-таки телефон, и да, экран у него совершенно без подсветки, как у читалки на электронных чернилах.

— Сумма на ваше усмотрение. Но лучше на эти деньги подарок кому-нибудь купите. Хоть себе, а лучше детишкам, соседским, допустим, или племяннику. Печеньки там, игрушку. Правда, мне приятней будет.

Он сказал это больше для себя или того самого всегдашнего судьи-слушателя, чем для девушки, которая вряд ли привыкла не получать, а делать подарки, тем более детям — молодая больно. Понизив голос, Насыр совсем для себя пробормотал привычно: «Бисмилля», снова проверил дорогу по зеркалам и тронулся, стараясь не отвлекаться на ухваченный пристальный взгляд сзади. Не пристальный даже, а пронзительный. Пронизывающий.

Смотри, кривляйся, ногами болтай, да хоть закувыркайся там, только меня не трогай и сама будь здорова, подумал Насыр мрачно. Девушка, кстати, может вправду быть нездоровой, не умственно даже, это бы ладно, кто сегодня здоровый-то, а физически — раненой, простуженной или просто голодной.

— Слушайте, может, вы есть-пить хотите? — спросил он. — Вот водичка, и шоколадка вроде была, если что.

Он выудил из держателя бутылочку, мельком подумав, что такая может и побрезговать, поэтому добавил:

— Долго голодать нельзя, особенно на холоде, не пить тем более.

Протянуть воду назад Насыр не успел. Опять заныло в затылке и онемели пальцы, в ушах загудело, и все вокруг стало непонятным и неправильным. Он уронил бутылку в держатель, вцепился в руль, вильнул, отскакивая от обочины, тут же аккуратно, чтобы не занесло, затормозил, остановился и вгляделся в зеркало. Уже не обращая внимания на заднее сиденье, Насыр врубил аварийку и дал задний ход.

За снежным бруствером обочины барахталось что-то похожее на крупную собаку или поддельного медведя. Вернее, человека в ростовом костюме медведя.

Насыр остановился, чуть не доезжая, и выскочил из машины.

Не было никакого ростового костюма, но человек был. Женщина в просторной бежевой куртке, распахнутые полы которой и сбивали с толку, как и заснеженные уже волосы, болтавшиеся не в такт ветру.

Женщина пыталась выбраться на дорогу через снежный вал, отделявший асфальт от заснеженного поля. Ни перелезть поверху, ни пробиться насквозь сил у нее не хватило. Она тыкалась в снежные комья головой и плечами, застывала и тыкалась снова, оставляя темные пятна.