– Да, но это было в прошлом месяце. Сейчас ему уже лучше. Она сказала, что все равно бы приехала. Может быть, ей просто требовался предлог?

Мать в одной с ним стране. Возвращается в Лондон, где он по-прежнему валяется на застеленной кровати в своей маленькой комнате, пялясь в потолок. Делия не отвечала на сообщения, и это бесило Адама. Он терпеть не мог нарушать собственное правило не пытаться самому выходить на связь с женщинами два раза подряд, но она не оставила ему выбора. Подумать только – она беременна! Хуже и быть не могло.

– Она собирается с нами повидаться?

– Адам, я понятия не имею. Я спросила, но она тут же обиделась и ушла. Бедный папа так расстроился, даже телевизор смотреть не может.

У Адама в голове все перемешалось. Его мать поняла бы, почему эта беременность не должна привести к родам. Она отличалась здравомыслием, даже безжалостностью. Не была тюфяком, как отец, слабой, как Оливия, или сентиментальной, как Делия, которая наверняка уже вывесила в соцсетях фотографию с предполагаемой датой родов, написанной на меловой доске, и с цветком в руках, прикрывающим живот. Делия, которую бросила мать и от которой отказался отец, и поэтому, наверное, она считала логичным родить собственного ребенка, который не бросит ее.

Тетя трещала без умолку, и ему пришлось перебить ее.

– Ты не знаешь, каким поездом она уехала?

Он не мог заставить себя произнести слово «мама».

– Откуда мне знать. Наверное, в два пятнадцать. Она у нас почти и не побыла. И зачем было сюда ехать? Она должна была успеть, если только где-нибудь дорога не перекрыта…

Он прервал ее болтовню.

– Хорошо. Спасибо за предупреждение.

– Ты не собираешься заехать навестить дедушку? – требовательно спросила она высоким голосом. – Я говорила твоему отцу, что дедушка болен, но, похоже, он был слишком занят своей книжонкой.

– Э… конечно. Почему бы нет?

С этим можно разобраться и потом. По одной эмоциональной катастрофе за раз. Адам посмотрел на часы – поезд матери должен прибыть на Юстонский вокзал минут через сорок. Можно успеть. Он сунул ноги в кеды, отыскал бумажник и ключи. Боже… На голове – кавардак. Не в таком виде он хотел бы встретиться с матерью после стольких лет. В последний раз, когда он уходил гулять в парк с Оливией, она наклонилась и поцеловала его, и ему сразу стало понятно: что-то не так. Ему было семь. Ей хватило духу развернуться и уйти от семилетнего сына и пятилетней дочки-инвалида. Какой она стала? Внутри него все сжалось, когда он выскочил за дверь, едва не споткнувшись о дурацкий самокат соседа.

Короткая поездка на метро, полная беспокойных взглядов на часы. Почему остановки такие долгие? Да шевелитесь вы, тупые туристы! У вас что, последние мозги в аэропорту откачивают?

Наконец он приехал на вокзал, проскочил в двери и вошел на эскалатор, пока остальное стадо еще только соображало, куда идти. Какая платформа? Он посмотрел на табло прибывающих поездов. Четвертая. Узнает ли он ее через столько лет? А она его? Его подташнивало. Наверное, это глупость. Он даже не был уверен, что увидит ее. И разве не глупо, что, зная о приезде матери в страну, даже в город, он не знает наверняка, попытается ли она с ними увидеться? В глубине души он восхищался ею, тем, как мало ее беспокоили общественные нормы. И вот он уже на платформе, разглядывает проходящих мимо него. Выйдет ли она первой, спеша в метро, или стала совсем американкой, медленной как туристы, и потратит целую вечность, чтобы надеть пальто и взять сумку? Он не знал. Он понятия не имел, кем теперь стала его мать. На самом деле, он ее никогда не знал.

Одна женщина за другой. Сколько ей теперь? Пятьдесят? Тайком поглядывая ее передачу, он знал, что она стала стройной, гламурной калифорнийкой с загорелой кожей и высветленными волосами. Это она? Он не знал. В реальной жизни люди выглядят совсем иначе. Вдруг он ее пропустит? Ему это неприятно напомнило ожидание свидания с девушками из приложений знакомств, те первые минуты, когда не можешь понять, она ли это сидит с латте или нет, а выглядеть идиотом, задавая вопросы наугад, не хочется, и все время боишься, что их фотографии не настоящие.

В итоге он понял, что не мог бы ее пропустить. Он узнал ее сразу. Она шла по платформе довольно быстро, но не торопясь, и лицо ее было нахмурено, словно в глубокой задумчивости. Дорогие джинсы, высокие ботинки, какой-то мягкий джемпер. Она его не видела – разумеется, она же не знала, что он здесь. Он вышел вперед. Она заметила его краем глаза и на секунду напряглась, прижав сумочку к себе, как будто он собирался ее ограбить.

– Э… – он не хотел говорить «мама». – Кейт?

Она остановилась и уставилась на него прямо посреди вестибюля вокзала, и поток людей обтекал их. Кое-кто досадливо фыркал.

– Адам? – спросила она дрогнувшим голосом.

Она сомневалась. В последний раз она видела его в семь лет, а теперь он стал выше нее.

– Ага.

Она моргнула. Глаза у нее были такие же, как у него.

– Что ты здесь делаешь?

– Мне позвонила тетя Лиз.

Она закатила глаза.

– Господи… Она еще несноснее, чем была.

– Ты куда сейчас? Повидаться с отцом?

– А… Честно – не знаю. Собираюсь к себе в гостиницу. Где… в общем, к мужу.

К тому продюсеру.