– Мне б помыться.
– Я с отвращением посмотрел на вымазанную руку и вытер рукавом кислую слизь с губ.

– Будет тебе: и помыться, и поесть, да и выпить тоже - заслужил.
– Прапорщик махнул рукой и стал спускаться по длинному пандусу к входу в убежище.

Я, с сомнением посмотрев на свою испачканную руку, вытер ее об жухлую прошлогоднюю траву и со вздохом полез обратно в бронетранспортер за своими пеленгаторными станциями.

После туалета стало легче. Желудок уже не отзывался спазмами на каждый шаг, а холодная вода привела в чувство. Правда, несмотря на то, что я тщательно вымыл руки с мылом, осталось ощущение какой-то испачканности или даже скорее осквернения. Выйдя из санитарной комнаты, я нос к носу столкнулся с Катей.

– Ну, ты как?
– Она с сожалением посмотрела на моё бледное мокрое лицо.

– Нормально.

– Вижу, как нормально. В гроб краше кладут.

Я усмехнулся. В гроб я пока не торопился, но еще парочка таких зрелищ, и желудок будет висеть изо рта вывернутым наизнанку.

– Пойдем, отец ждет с докладом.
– Катя развернулась и даже не поинтересовавшись, иду ли я следом, пошла в сторону жилого сектора. Я поплелся за ней. Ноги нестерпимо болели, словно я только что пробежал марафонскую дистанцию. Во рту по-прежнему держался кислый привкус, а в ушах свистело от грохота выстрелов из крупного калибра. В общем, мне бы сейчас не доклады докладывать, а полежать где-нибудь на диванчике в уголке, и чтобы никто не трогал.

Комната лидера выживших за время моего отсутствия не изменилась. Сам хозяин восседал за восстановленным мною компьютером и с усердием, одним пальцем, набирал текст. Занятие для него было явно непривычным, но прапорщик, нацепив на нос очки, но все равно слеповато щурясь, упорно тыкал в клавиатуру своим большим мозолистым пальцем. Завидев меня за спиной входящей дочери, он с облегчением отодвинул клавиатуру и снял очки.

– Последнее зрение с этим компьютером оставишь.
– Сокрушенно пробормотал он.
– А заполнять журнал надо.

– А для кого это надо?
– Я зашел в комнату и без приглашения сел на диван.

– Как для кого – для выживших. Это же история! Потом спросят: как, мол, и как? А вот так!
– Он показал рукой на монитор.
– Сам же прочитал и узнал о сигнале. А так, когда мы тебе ещё о нём рассказали бы.

– А сломается опять?

– Починишь.
– Он строго посмотрел на меня. Наверное, одна мысль, что компьютер может снова поломаться была ему неприятна.
– Да, я и распечатываю. У меня есть бумажная версия. Я же этот год, пока ты его не починил, от руки всё писал. Коряво, правда. Кать, надо бы перепечатать мои каракули, а то непотребно как-то для потомков.

На его последнюю фразу дочь только презрительно фыркнула. Было видно, что Катя считала, что отец, по её мнению, занимается ерундой.

Сергей Борисович тяжело вздохнул, понимая, что дочь в этом вопросе ему будет не помощник и все придется делать самому, с сожалением посмотрел на текст и, закрыв файл, поднялся из-за стола.

– Ладно, про стадо я уже все знаю - мне уже в подробностях доложили. Рассказывай про пеленг. Как станции сработали?

– Да нормально сработали. Одна чуть лучше, но она к БТРу привязана. Вторая чуток похуже, но зато ее носить везде можно. В ближайшее время можно попробовать на сигнале.- Сказал я и неожиданно для себя икнул.
– Простите. Еще не отошел.

Прапорщик улыбнулся.
– Ты же не обедал еще?

– Спасибо. Я не хочу… Почему-то…

– Не удивительно. Но надо подлечиться. Иначе будет так каждый раз выворачивать. Кать, будь человеком, видишь, как нашему гостю плохо, сбегай на кухню, распорядись, чтобы ему что-нибудь покушать сообразили.

Катя кивнула и скрылась за дверью.

– Ты так не переживай. Конечно, неприятно, но они уже не люди. Трупы ходячие. У них только и сохранилось: инстинкт - жрать то, что видят.

Меня не отпускала одна мысль, но я никак не мог ее сформировать, чтобы озвучить.

– А как они ходят, бегают, едят - если мертвы? Я биологию помню плохо со школы, но даже этого хватает, чтобы понять - Если человек мертв, то у него внутри все останавливается.

Сергей Борисович почесал затылок.

– Я, конечно, не совсем всё понимаю, но из того, что мне объяснила Мария Семёновна… - Он замолчал, продолжая почесывать свой стриженый затылок.
– Тут, пожалуй, надо с самого начала.

Я не возражал и, в общем-то, не спешил.

– Когда все началось, нам, конечно, было не до исследований. Да и не было у нас вначале никого, кто мог бы нам объяснить. Поняли, что трындец наступил. Ну, а когда покойники вставать стали, вообще не до того стало.

Вошла Катя с подносом, на котором стояла парящая тарелка с супом, стакан с чаем и еще какая-то банка. Беседа прервалась стуком сервировки стола. Прапорщик достал початую бутылку коньяка и, налив половину бокала, сунул мне под нос.

Я отнекивался, говорил, что не смогу сейчас. Но в ответ получил только короткое: «Надо». Пришлось выпить, как лекарство. Закусить дали оказавшимися в банке консервированными ананасами.

– Так на чём это я? А, да… Ты ешь и слушай.

В животе от коньяка стало тепло и уютно, а от запаха вермишелевого супа на тушенке заурчало как у довольного кота.