– А я как?
– Катя посмотрела в десантное отделение, выискивая спрятавшуюся там вторую девочку.

– А тебе в пару Марья Семеновна, она во втором «бэтере» едет. Она тоже девочка, хотя я лично в этом очень сильно сомневаюсь.

Подъезжали к остановившейся на перекрестке «буханке» уже под дружный гогот всех бойцов.

Я шел во второй двойке, после того как выставили охранный периметр. Честно говоря, еле дотерпел - чаёк из термоса во всю уже просился наружу. Я то и утром в спешке забыл посетить моего белого друга. Поэтому мой напарник по естественным потребностям только хмыкнул и, отвернувшись, взял наизготовку автомат, когда я, забежав в лесок, стал судорожно расстегивать ширинку. «Фух! Как груз с души сняли. Это же какое счастье, когда ничего не давит на мочевой пузырь!»

– Твоя очередь.
– Боец опустил свой автомат и указал мне пальцем в тактической перчатке на оружие. Я кивнул и взял свой «укорот». Оказалось действительно удобно. Автомат, висевший на коротком ремне стволом вниз, надо было просто приподнять, и он удобно ложился в руки, поворачиваясь стволом туда, куда поворачивалось мое тело. Хотя смотреть было особо некуда. Лес и лес. Разве что птички весело чирикали по-весеннему, перелетая с ветки на ветку, да проснувшиеся муравьи приводили в порядок свой муравейник.

– Я все, выходим.

«Ну, выходим и выходим, другим же тоже надо. Посрать и родить - нельзя погодить». Мы поднялись по откосу кювета, и другая пара с легким шелестом исчезла в листве. Еще ждать и ждать. Я посмотрел вперед, где дорожное полотно скрывалось за поворотом. На изгибе дороги, метрах в трехстах от нашей стоянки стоял широкий плакат с выцветшей от времени краской. Я бы его и не заметил, если бы, поднимаясь на откос дороги, не посмотрел в сторону уходящей вдаль дороги. Стоял он немного за поворотом и виден был только с левой обочины дороги. С расстояния было совершенно не понятно, что он гласил, но было ясно, что написан он был красной краской на когда-то серебристом, а теперь ржавом стальном листе, приваренным к толстой железной трубе, которая торчала в грунте возле самой дороги, практически возле кромки потрескавшегося асфальта, так, чтобы пропустить его было практически невозможно.

– Что ты замер?
– Ко мне из-за спины подошел Сергей Борисович.

– А чё это там?

Он достал из разгрузки зеленый обрезиненный бинокль и долго разглядывал указанный мною плакат, читая, как первоклассник по сладам:

– Концетрационно-сортировочный лагерь МЧС… пятьсот метров... и стрелочка направо. Во как! Только концлагеря нам тут и не хватало. Будем посмотреть.

С противоположного кювета выбралась Катя под конвоем Марьи Семёновны и тут же отобрала у отца бинокль и стала изучать плакат.

Команда «По машинам» застала последнюю партию выскакивающими из леса и поправляющими обмундирование и амуницию. Люди загрузились по бронетранспортерам, задраив люки, несмотря на то, что ехать было совсем не долго. Уже через полкилометра наша маленькая колонна остановилась возле поворота, на который указывал плакат у дороги.

Подъездной путь упирался в арочные железные ворота между двумя раскидистыми дубами, которые, как зеленой дымкой, были разукрашены только что распустившейся молодой листвой. Над воротами облупившейся, некогда зеленой краской, красовались буквы, складывающиеся в название «Дубки». А ниже по дуге арки, уже на пределе моего зрения, было написано: «Летний, детский, оздоровительный лагерь». Я перевел взгляд на могучий ствол дуба: «Да уж! Эти дубки были дубками лет этак двести назад. Тут только кота на цепи не хватает, который налево - песнь, направо – сказку». На одном из дубов по-варварски приколочен прямо к стволу дерева такой же стальной плакат, который гласил, что Дубки ныне не дубки, а лагерь МЧС, а дети могут отдыхать в другом месте, а здесь всех спасают, концентрируют и сортируют славные эмчеэсовцы.

Ворота лагеря были приветливо распахнуты. Причем приветливо их распахнул застрявший в проезде БРДМ-2, так там и стоящий, задрав стволы своих спаренных пулеметов высоко вверх, куда-то в крону дубов.

– А это случайно не наш «бардачок»?
– Голос наводчика прозвучал в тишине, как гром и я даже вздрогнул.

– Похоже, наш.
– Борисыч не отрывал взгляда от открывшейся перед нами картины. На территории лагеря стояло множество машин белого цвета с эмблемами МЧС в виде синей звезды на бортах. Был и один БТР «восьмидесятка», такой же грязно-белый и с такой же эмблемой. А вот этот «бардак» был темно-зеленый, войсковой раскраски с белой восьмеркой на броне.
– Вон и восьмерка на башне… А где тогда экипаж?

Экипажа не было. Ни в каком виде… ни в живом, ни в мертвом. Люк в брюхе бронемашины зиял черным проемом, и только серая ворона, сидевшая на подножке, громко каркнула, отстаивая свое право на уютное убежище.

Площадка за воротами была плотно заставлена техникой МЧС, но дальше уходила дорожка или, скорее аллея, по бокам ограниченная живой изгородью, сейчас сильно разросшейся, через которые проходили маленькие асфальтовые тропинки к одноэтажным корпусам лагеря. Вела, эта аллея через небольшую площадку для линеек и собраний к большому двухэтажному кирпичному зданию - столовую или клуб, а может и то и другое в одном флаконе. И сколько я не вглядывался, никого не разглядел - территория была совершенно пуста. Идти туда почему-то очень не хотелось.

Первой не выдержала тишины Катя.

– И?..

Борисыч оглянулся на дочь и хмыкнул. После чего снова включил рацию на передачу.

– Дозор, по дороге вперед на двести метров. Вторая коробочка. Организуйте охранение тыла. А мы сходим посмотреть, прием?

– Принял.
– Ответил динамик. Второй БТР развернулся острой мордой к выезду, а из его брюха высыпались бойцы и распределились вдоль дороги.

Прапорщик посмотрел в десантный отсек.

– Выходим. Катя и ты Виктор, остаетесь тут.
– Я, честно говоря, вздохнул с облегчением.