Вроде и недалеко Макаринская роща от Череповца, но все равно мы вернулись только к обеду. Смирнов сопроводил телегу с покойником в морг, а господин пристав посмотрел на меня.

– Ну что, Иван Александрович, сейчас пойдем Шадрунова брать или потом, ближе к вечеру, когда он домой придет?

Я призадумался. Не специалист я по арестам, но и в том, и в другом случае имелись свои плюсы и минусы. Конечно, лучше бы брать кузнеца прямо сейчас, пока он не начал дурить. Если он и на самом деле убийца, то о находке трупа уже знает – город-то маленький, – и знает, что скоро за ним придут. Но вот кузница меня смущала.

– В кузнице народу много работает? – поинтересовался я.

– Человек пять, – отвечал пристав.

– Если мы нагрянем, заступаться за Шадрунова не станут? А иначе у нас боевые действия пойдут, а не арест.

– Заступаться не станут, – уверенно ответил Антон Евлампиевич. – Тимка Савельев – тот еще кобелина, ему уже несколько раз зубы пересчитывали. Но одно дело по зубам дать, совсем другое – убить, да еще так скверно.

Я мысленно присвистнул. Скажите, где патриархальность русского народа? Где хваленая женская верность? И где чистота женатых мужчин? А тут… Городовой, которого муж снял со своей жены, сидит в крапиве с голой, простите, жопой. И какой-то приказчик, которому рады жены!

Нет, не стоит идеализировать нашу историю. Впрочем, и мазать черным цветом не стану.

На всякий случай господин пристав взял с собой еще пару человек. Мужик-то здоровый, но если навалимся всем миром – как-нибудь да справимся.

Но на заводе Шадрунова не оказалось. Мастер, что начальствовал над кузнецами, сказал:

– С утра на работу не вышел. Жена прибежала, сказала, мол, заболел. Знаю, как он болеет. Нажрется, а потом два дня в себя приходит. Если бы не был лучшим кузнецом, давно бы его уволили.

Что ж, может, оно и к лучшему. Если кузнец сейчас лежит, то возьмем его без проблем.

– Давай, Епифанов, первым зайдешь, а мы следом.

Городовой Епифанов мелко перекрестился, вздохнул и, открыв дверь в дом, отважно шагнул вперед.

Но только полицейский вошел, как изнутри раздался протяжный рев, и Епифанов, словно пробка из бутылки, вылетел наружу. А следом за ним выскочил здоровенный мужик, показавшийся мне настоящим чудовищем – на полголовы выше меня, а кулаки размером с мою голову. И мало того – Шадрунов держал в руках сучковатое полено.

Похоже, подозреваемый был не в самом доме, а в сенях, и ждал появления непрошеных гостей. А еще – он был пьян. Не настолько, чтобы упасть и заснуть, а настолько, чтобы уже ни хрена не соображать и оказывать сопротивление полиции. При толковом адвокате у Шадрунова был шанс свести убийство любовника мужа к каторжным работам лет на восемь, а вот за убийство полицейского чина он рисковал головой.

Кузнец с завода братьев Милютиных выскочил во двор и махнул поленом, описав круг, а все мы – и городовые, и я – шарахнулись от него, едва успев ускользнуть от удара. А если бы попало – пиши пропало. Да еще занозы бы пришлось выковыривать.

– Шадрунов, не дури! – строго сказал пристав, хлопая себя по кобуре. – Станешь дурить, я в тебя пулю засажу, понял?

Но господин пристав не спешил вытаскивать свой табельный револьвер. Интересно, с чего это вдруг? Кобура не пустая – вон рукоятка револьвера торчит и шнур болтается. Тут до меня дошло, что пристав попросту не зарядил свое оружие. Может, забыл, а может, решил, что ходить со снаряженным револьвером чревато.

У полиции, что пришла за арестантом, вообще никакого оружия не было. Вот, разве что, форменные палаши, которые обзывают «селедками», но что может палаш против полена в руках трудящегося человека?

– Твою мать, – вырвалось у меня, когда я увидел, что Егорушкин отважно, словно в бою, кинулся на пьяного кузнеца.

Я едва успел ухватить ретивого городового за шиворот и отшвырнуть его в сторону. Вовремя! В том месте, где только что была голова в фуражке, просвистело полено.

Невольно я заозирался по сторонам. Так, поленница… Полено, это хорошо, но неудобно. А вот тут очень удачно отыскалась чурка – круглая, удобная.

Я сделал шаг в сторону разъяренного кузнеца.

– Эй ты, хрюн моржовый! – выругал я Шадрунова, привлекая к себе его внимание.

– Ах ты про… и х… – отозвался кузнец, переводя дух и опять готовясь взмахнуть поленом. Дальше из него полилось столько нехороших слов, что я бы их лучше не слушал.

Вот ведь как в жизни бывает несправедливо. Я-то его выругал почти ласково. Ну, если и не совсем, так хоть подцензурно.

– Шадрунов, ты слышал, что тебе дяденька полицейский сказал? – поинтересовался я. – А сказал он тебе, дураку: бросай полено, а иначе тебе его в зад засунут. И еще провернут.

Похоже, мои коллеги из полицейского ведомства обалдели от моих слов. А вот взбесившийся кузнец не оценил, снова взревел и ринулся на меня, замахнувшись поленом.