– А чё вдруг городового-то? – уперся мужик. – Я ничего худого не делаю, я просто комнату мальчонкам хочу снять. Я вон козлы со столешницей для мертвецов готов из Абаканова привезти.

Нет, хватит! Я встал из-за стола, но тут в сенях раздался топот сапог и в комнату влетел городовой Смирнов.

– О, как же ты кстати, – обрадовался я. – У вас в холодной места свободные есть? А если нет, то пусть потеснятся…

– А чё в холодную-то? – опять набычился Платон из Абаканова.

Но со Смирновым шутки плохи. Не раздумывая, развернул мужика и толкнул к двери:

– Давай-ка уматывай, пока цел. А то и впрямь в холодную отведу, а потом еще и горячих выпишу. – Повернувшись ко мне, Смирнов сказал: – Прощения прошу, ваше благородие, но велено вас звать. Покойник у нас.

Мне собираться – только мундир напялить, да в сапоги запрыгнуть. А еще – ухватить шинель и фуражку. Впопыхах едва не забыл прихватить свой главный рабочий инструмент – папку, в которой лежат листы писчей бумаги, походную чернильницу с плотно закручивающейся крышкой и две канцелярские ручки. Это хозяйство я купил сразу, как закончил с делом Шадрунова и более-менее обучился чистописанию. Осознал, что писать вначале карандашом, а потом все переписывать начисто, – очень муторно. Магазин «Шулятиковъ и сынъ» как раз специализируется на канцтоварах, и дела идут успешно. Еще бы – среди покупателей не только чиновники, но и около тысячи учащихся.

Мы с городовым примчались на место происшествия так быстро, как только смогли. То есть – насколько нам позволяли скорость лошади и улицы города. Прокатился, а заодно и новое слово узнал от городового – колдоебины.

Кроме нового слова, обогатившего мой лексикон, Смирнов сообщил, что покойника в колодце обнаружили люди, что пошли за водой. Точнее – Варвара Селезнева. Сказала мужу, а тот побежал в полицию. Чей труп, он не знает, потому что господин пристав, которого вытащили из дома, велел быстро запрягать и ехать к его благородию следователю.

Полицейская пролетка остановилась у небольшого дома на окраине города. Тут уже стояла коляска станового пристава и еще чья-то, мной не опознанная. Я опасался, как бы сюда не набежала толпа зевак, но здесь глазели только двое мальчишек и переминался с ноги на ногу городовой Егорушкин. Завидев меня, он просветлел лицом:

– Вы, ваше благородие, мимо дома пройдите, а потом за него заверните. Колодец на задах.

– Спасибо, Фрол, – кивнул я городовому, чем ввел парня в состояние ступора. Он теперь станет думать, откуда его благородие его имя знает.

Обошел дом, увидел колодец, у которого стояли двое городовых, кутавшихся в шинели и глухо матерившихся. Одного я знал – Епифанов, второй – незнаком. Нет, лицо-то помню, но по фамилии не знаю. Похоже, этим бедолагам и пришлось лезть в колодец, чтобы вытащить тело. Тут и мой приятель пристав, а еще толстый дядька, что стоит около мокрого трупа. Неужели доктор? Откуда удалось отыскать эскулапа, да еще в неприсутственный день?

Поручкавшись с Антоном Елистратовичем, подошел к телу. Вежливо приподнял фуражку, обозначая приветствие незнакомому доктору.

– Господин следователь, знакомьтесь. Это господин Федышинский Михаил Терентьевич, статский советник в отставке, частнопрактикующий доктор, – представил мне пристав доктора.

Ишь, цельный статский советник. По нашим провинциям чин серьезный.

– Судебный следователь Чернавский, – представился я доктору.

Тот, продолжая что-то высматривать на теле, только кивнул. Потом присел на корточки и начал осматривать труп, а заодно и ощупывать. А я терпеливо стоял рядышком, смотрел на тело и мысленно делал будущую запись в судебно-медицинском акте. Итак, покойный – старик, выглядевший лет на восемьдесят, а то и все девяносто, значит, лет ему семьдесят – семьдесят пять. В одном лишь нательном белье. Белье грязное, но не от того, что побывало в колодце и к нему прилипла какая-нибудь грязь, а засаленное и окровавленное. Но что-то еще рассмотреть не удалось, потому что труп прикрыл собой доктор.

– Опять у нас с вами покойник, да еще снова мокрый, – невесело усмехнулся пристав, а потом поинтересовался: – Как вам первое впечатление?

– А что тут сказать? – пожал я плечами. – Старик, скорее всего, одинокий, а если и есть жена, то такая же немощная. Убили его либо ночью, либо под утро. Но точнее нам господин доктор скажет.

– Точнее не скажу, – поднял голову доктор, услышавший наш разговор. – Труп лежал в колодце, а в колодце он мог и два дня пролежать, а мог и неделю. Я его в покойницкой еще подробнее осмотрю, но пока могу только предположить, что смерть наступила в результате колотого ранения в область сердца. Но тоже – надо зондировать, окончательно убедиться. Поверхностный осмотр показал, что переломов нет. И шея, – Федышинский ухватил мертвого старика за голову и за шею, потряс, – не переломана.

Я покивал. Ну я же кино-то смотрю, верно? Привык, когда патологоанатом говорит время смерти с точностью до получаса. Как там высчитывают-то? Берут за основу среднюю температуру тела, а потом вычисляют, с какой скоростью тело остывает. Но даже в наше время специалисты могут ошибаться – уж слишком много факторов влияет. А у меня иные расчеты. Если бы убили вчера, то соседи наткнулись бы на тело раньше. И днем в нательном белье редко расхаживают. Хотя и такое бывает. А то, что жил один… Так если бы был за стариком присмотр, то белье менял бы чаще.