— Ты-то хоть понимаешь, что тут вообще происходит?

— Откуда? — равнодушно отозвался Робер. — Знаю только, что в Агарисе не рады возможности увидеть правителями Эпинэ Колиньяров.

Альдо Ракан пытливо посмотрел в лицо своему Первому маршалу, потом внимательно оглядел Дика и спросил с невинным видом:

— Значит, вчера вы секретничали у Белой Ели об Эпинэ и Агарисе, мои верные вассалы? И что у вас за тайны от вашего анакса?

Ричард мысленно пнул себя: весь разговор с самого начала нужно было вести иначе!

— Простите, ваше высочество, — проговорил он с достоинством, — если Робер захочет рассказать вам о нашей беседе, это его дело. Но я не могу. К сожалению, я принадлежу не вам, ваше высочество. Я принес присягу монсеньору герцогу Алве.

Принц отмахнулся от его слов как от назойливой мошкары.

— Велика важность! — воскликнул он. — Я Ракан! Хочешь, я прямо сейчас освобожу тебя от этой дурацкой присяги?

Дик внутренне запаниковал. Принц словно бы даже не задумывался о том, чем грозит Надору измена последнего герцога Окделла. Его мать, его сестры, его родичи и его вассалы, весь его бедный, обобранный край – отрекаясь от Алвы ради Ракана, он отречется от всего! Разве принц не понимает этого? Или понимает, но считает, что одной его благосклонности достаточно, чтобы утешить Дика в любом несчастье?.. Вот она, самонадеянность королей!

Ричард почтительно поклонился.

— Безусловно, вы можете освободить меня, ваше высочество. Но как потом вы будете доверять человеку, который так легко отказывается от своего слова?

Альдо Ракан замер, нахмурившись. Он, очевидно, не ожидал возражений со стороны герцога Окделла, и Дик всем своим существом внезапно ощутил, что за внешностью прекрасного рыцаря из сказки таится достаточно злопамятства, чтобы принц никогда не забыл ему сегодняшнего отказа. Сердце юноши упало: он только что отрекся от того, чье имя написал на своем знамени его погибший отец. «И ради кого?» – уныло спросил себя Дик. Ради Алвы, которого непоследовательный оруженосец едва не отравил чуть больше месяца тому назад? Какая ирония! Ворон, вероятно, уже и думать забыл о выкинутом им в Граши неблагодарном щенке. Но Надор… Надор стоил любых жертв.

Добрейший маркиз Эр-При, почувствовав неловкость повисшего в комнате молчания, счел необходимым прийти Ричарду на выручку и вмешался в разговор со свойственной ему деликатностью.

— Дикон прав, Альдо, — примирительным тоном заметил он. — Позволь ему хотя бы выполнить то, что ему поручено. Если потом герцог Надорский решит взбунтоваться против своего эра, он сделает это открыто, как покойный Эгмонт. Ты ведь сам знаешь: таковы все Окделлы.

Ричард немедленно ухватился за подсказанную ему мысль:

— Робер говорит словно я сам, ваше высочество. Если вы пожелаете, то сразу же по возвращении я обращусь к монсеньору с просьбой освободить меня от присяги, чтобы я с чистой душой мог служить вам. Но сначала я должен выполнить свое поручение, чтобы потом никто не смел утверждать, будто бы я трусливо сбежал от монсеньора.

Альдо Ракан как будто не услышал этих слов. Он продолжал смотреть на Дика, нахмурившись, с прежним неприязненным удивлением. Но длилось это не долго. Секунду спустя принц тряхнул головой, и на его красивом лице снова расцвела широкая благодушная улыбка, с которой он вступил в эту комнату. Принц дружески хлопнул Дика по плечу:

— Ну разумеется! Я понимаю и ценю вашу честность, герцог Окделл. Ваш монсеньор, как я вижу, настоящий везунчик, раз уж такой преданный человек, как вы, согласился служить ему!

Уши Дика полыхнули второй раз за разговор, и он виновато опустил голову, стыдясь столь незаслуженной похвалы. Но Ракан, по-видимому, опять превратно истолковал его смущение.

— Конечно же, нам угодно видеть вас в числе наших приверженцев, — радушным тоном объявил он, глядя на Дика с насмешливой благосклонностью. — Мы с нетерпением будем ждать вашего возвращения в Сакаци, любезнейший герцог Окделл. Если, разумеется, ваш господин соблаговолит отпустить вас. Мы на его месте, во всяком случае, не совершили бы подобной глупости! Думаем, что даже такой мерзавец, как Ворон, понимает: на свете нет ничего ценнее верности.

«Вот и все, что я выгадал, — уныло подумал Дик: — его высочество не казнит меня, если я не стану обращаться к нему по имени, как это делает Робер».

Последний явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он с упреком покосился на Альдо и поспешил сменить тему беседы, добровольно выполняя возложенную им на себя миссию миротворца.

— Кстати, Дикон, ты не против расспросить твоего слугу о тех людях Дорака, которых он выследил в городе?

Альдо Ракан мгновенно преобразился. Дик перехватил обеспокоенный взгляд, брошенный им на Иноходца.

— Я как раз хотел приказать это Гиллалуну. Он едва начал докладывать мне об этом, когда появились вы, так что ваше высочество услышит обо всем самым первым.

Повинуясь кивку Ричарда, Гиллалун выступил вперед. Дик заметил, что его телохранитель весь подобрался, видимо, опасаясь ляпнуть чего-нибудь лишнего.

— Тебя зовут Гиллалун? — небрежно спросил принц, усаживаясь в кресло Ричарда. — Любопытное имя.

— Да, ваше королевское высочество, — не стал спорить телохранитель и сразу же перешел к делу: — По приказу их милости милорда герцога вчера я обследовал окраины Граши, так как их милость изволили заметить, что подобные холопы, как шпионы Дорака, не посмеют сунуться на центральные улицы. Особливо ежели не все они способны изъясняться на алатском.