Шрифт:
– Пи-идор!
Поняв, что объект ненависти женщины сменился, Лу обернулась и увидела, что на их пути оказался дворник, шваркавший полустертой метлой по асфальту.
– Пылюку поднял! В глаза летит!
Лу наконец дошла до скамейки во дворе и поставила возле нее сумку. Женщина ковыляла к ней, тихо бурча. У нее, сообразила Лу, кто-то внезапно выкручивал до упора рычаг громкости, а потом снова сбавлял ее, и процесс этот регулировала даже не она сама, а какая-то другая, владевшая ей, сила.
– Ты б это… посидела со мной, – сказала женщина, наконец доковыляв до Лу. – Пожалуйста.
Это «пожалуйста» как будто перечеркнуло все отвращение – Лу поняла, что и правда готова сесть сейчас рядом с этой неприятно пахнущей как физически, так и морально теткой. Сесть и выслушать ее. Разобраться, что у нее случилось, кто ее так обидел, так искалечил, кому она желала смерти и почему? Но надо было идти в школу. И Лу сказала:
– Я не могу. Простите. У меня уроки.
Женщина понимающе, пусть и с оттенком обиды, кивнула, а Лу развернулась и быстрым шагом пошла прочь. Она понимала, что женщина не смотрит ей в спину, что она тут же забыла о ее существовании, но Лу все равно унесла ее образ с собой, потому что в душу ее всегда прочно впечатывались все, кого она встречала, кого слышала – от Марисабель до вот таких… Лу припустила бегом, понеслась мимо девятиэтажек, нырнула в арку, промчалась мимо дома Олеськи (ох, наверное, та долго ждала ее, а потом пошла в школу одна, злая), добежала наконец до школы, влетела в нее – уже тихую, потому что начался урок, – задыхаясь, пробежала через холл, потом по лестнице, потом по коридору, потом…
Лу уважала всех учителей, даже сильно пьющего неопрятного историка, но к учительнице по русскому языку Ольге Борисовне она питала нечто вроде священного ужаса. Ольга Борисовна говорила громко и резко, так некоторые люди разворачивают шоколад, нарочито шелестя фольгой. Если кто-то опаздывал на урок – неважно, языка или литературы – она требовала прочесть стихотворение наизусть, любое, какое знаешь. Чаще всего опаздывала Красноперекопская, то ли из-за безалаберности, то ли из-за того, что жила очень далеко, то ли потому, что просто обожала читать стихи. У Полины от природы была великолепная память и отличные актерские способности. Один раз, когда она читала «Три пальмы» Лермонтова, Лу даже расплакалась. За каждый «штрафной» стих Полина получала пятерку в журнал и аплодисменты от всего класса. Олег однажды выкрутился, зачитав какой-то матерный рэпчик. Получил осуждающий взгляд Борисовны, но не двойку: правило есть правило, и формально он его не нарушил. Лу читать стихи наизусть не любила – голос у нее тихий, манера говорить монотонная, а еще она ужасно стеснялась аудитории и сбивалась, если что-то отвлекало ее внимание (Влад Яковлев, сидевший за первой партой, как нарочно все время корчил рожи). Чтение стихов у доски было для Лу своего рода пыткой, минутой на раскаленной сковороде.
…она открыла дверь в класс и спросила (дрожащим голосом проблеяла, уж будем честны):
– Ольга Борисовна, можно?
– Извозчикова? Заходи. Стой. Что ты нам прочтешь?
Лу надеялась, что судьба смилостивится над ней, но – нет (с чего бы?). Она вышла к доске, выдохнула и – окаменела. Дверь памяти распахнулась – и за ней открылась пустота. Огромное пространство, словно ангар для самолета, но в нем ничего, только эхо играло обрывками фраз: «Пи-идор! Чтоб ты…», «Марисабель, говори!..», «Учеба – это твоя работа!»… Лу молчала. Сердце все еще бешено стучало, но постепенно его ритм выравнивался. Пауза затянулась.
Наконец Ольга Борисовна сказала:
– Извозчикова, мы все тебе благодарны за эту минуту молчания. Мы отлично насладились тишиной. Садись, два.
Из-за этой двойки у Лу вышла неожиданная тройка за четверть.
– Тройка? По литературе? – Мать посмотрела на Лу даже не со злостью, а с недоумением. – Это что за саботаж?
Не зная, что сказать и как объяснить случившееся, Лу потупилась. Мать продолжала ее отчитывать:
– Я не понимаю! Как ты до такого докатилась? Что с тобой не так?
И Лу, уже едва сдерживая слезы, выкрикнула:
– Со мной все так! Я ни в чем не виновата! Я… я не твоя дочь!!!
Она разрыдалась и бросилась в свою комнату, а мать кричала из-за двери:
– Эй, не моя дочь, в эти каникулы – никаких карманных денег! Никаких походов в кино и кафе-мороженое! Поняла, не моя дочь? Никаких журналов с постерами, никаких жевачек! Сиди и читай классику, не моя дочь, ясно?!
Охваченная бесконечным отчаянием, Лу сидела на кровати и плакала, плакала, плакала, пока из-за стены не донеслась знакомая мелодия, возвещающая о том, что сейчас начнется история про Хосе и Марисабель. У этих двоих все непременно наладится – и гораздо быстрее, чем у Лу.
Призраки города З.
Влад не понимал, как можно общаться с такими, как Славка. Чего интересного? Читает постоянно – раньше про динозавров, сейчас вот про космос. И нет бы что-то прикольное – ну типа как в кино, про драки на световых мечах, нет, он читает скучные книжки, как рождаются нейтронные звезды и прочее.
Влад как-то сказал брату:
– Вот бы полететь на какую-нибудь далекую планету… ну, Юпитер там, Сатурн! Вернешься, и все друзья с твоих рассказов офигеют…
Но Славка обломал весь кайф:
– Пока долетишь – помрешь. И назад уже не успеешь. Никак.
Тогда Влад спросил:
– А пришельцы есть?
А Славка ответил:
– Скорее всего, нет. Даже если на других планетах есть разумная жизнь, то вероятность того, что их обитатели достигли того же уровня развития, что и мы, и выйдут с нами на контакт – очень, я бы даже сказал – исчезающе мала.
– Жалко. А вот мой друг Андрей видел летающую тарелку…
– А алкаш Михалыч чертей ловил. Это ничего не значит. Всем что-нибудь да мерещилось.