У моего спутника оказалось удивительно много вопросов, а у этой женщины, на вид чрезвычайно далекой от любой интеллектуальной деятельности, удивительно много ответов. Большинство из них мне были непонятны. Котару щедро сыпал спецификой сукебан, спрашивая, кто что держит, кто кого «пасёт», откуда лучший набор рекрутов. Савада, захлебываясь слюнями и соплями, отвечала, то и дело косясь на канистру. Её аж трясло от желания быть полезной.

Затем настала моя очередь. Я задал всего один вопрос.

— Что за люди со стороны прикрывают логово Плаксы?

— Оки… окинавцы, — стуча зубами, поведала сидящая в душе бандитка, — Опо-опора её власти. Он-на собирает деньги, платит им, только она. Поэтому Ири-с у руля, в-вс-сегда у руля! М-мы…

Некоторые из приближенных Плаксы пытались «пробить» этих неразговорчивых, но очень влиятельных людей, доставляющих им продукты и наркоту. Узнать, не рассматривают ли они возможность смены предводительницы. После этих разговоров девушки пропадали, а Плакса вызывала офицеров, угощая их якинику, чуть ли не насильно заставляя им обжираться. Никто не хотел знать, какое именно мясо пошло на жарку.

Никто больше не хотел задавать вопросов.

Ник…

Удар в висок «выключил» бандитку навсегда. Даже она, крайне близкий к Плаксе человек, не знала истинной подоплеки положения дел банды, считая поддерживающих их людей «окинавцами».

Выведя и подстраховав Котару, я вернулся в квартиру зачистить следы. Перенеся останки неизвестного «надевшего черное» в душ, я сложил их рядом с трупом Савады, а затем, наскоро обмотавшись полиэтиленом, взялся за канистры. В них была смесь серной кислоты и сильной перекиси водорода, так называемая «вода пираньи», крайне сильный растворитель. Залив тела и плотно закрыв душевую, я, двигаясь максимально быстро и аккуратно, залил шипящей жидкостью пол в обоих соединенных теперь квартирах, а затем быстро выскочил наружу.

Малые объёмы жилых пространств, хорошая изоляция от сквозняков. Специфика японских жилищ позволит крайне ядовитым испарениям если не стереть полностью картину произошедшего, то, как минимум, основательно запутать её.

Обратно мы ехали некоторое время молча.

— Сарабашири Маэда, — неожиданно назвал имя Коджима-старший, — У неё нет официальных должностей, её, можно сказать, не существует. Тем не менее, эта женщина — ядро определенной… фракции в правительстве. Фракции более чем влиятельной, пользующейся поддержкой всех ведущих корпораций страны. То, что они декларируют — пустой звук, на самом деле они готовят к продвижению не много, ни мало, новую систему социального института. Роль Сарабашири ключевая, она один из немногих в мире специалистов по клонированию человека.

— То есть, это уже реализовано? — уточнил я, — Клонирование?

— Не знаю, — покачал головой японец, ведущий машину, — Органы выращивают точно, да. Суть в том, что их программа, общая программа, я имею в виду, собирается спасти Японию, предложив альтернативу институту семьи. Дети, выращиваемые в пробирках, воспитываемые в специальных заведениях… пансионатах. С нуля до полноценного гражданина, обладающего специализацией, профессией, всеми необходимыми навыками. Моментальное реагирование на рынок труда, полное покрытие дефицита в любой профессии за счет перепрофилирование обучения. Обычные дети вперемешку с клонами.

— Масштабный, но более чем жизнеспособный проект, — кивнул я.

— Серьезно? — удивился Котару, бросив на меня острый взгляд, — Почему ты так думаешь?

— Выращивание новой полноценной особи — это огромные затраты для семейной ячейки, — отрезал я, — Еще пятьдесят лет назад дети в десять лет могли встать к станку, выполнять какую-то работу, теперь же они условно бесполезны, пока не заканчивают высшее учебное заведение. В итоге, Коджима-сан, получается, что дети… или семья, становятся для современного человека нагрузкой, которую он может отказаться нести. Для поддержания населения на одном уровне, требуется, чтобы каждая женщина в браке рожала двух детей и воспитывала их до восемнадцати-двадцати двух лет. Каждая. Для Японии, где вовсю цветет ксенофобия, от чего мы не принимаем дикарей из других стран, подобный проект является едва ли не единственным выходом из положения.

— Положение вроде…

— Уже катастрофическое. Через десять-пятнадцать лет последствия разумного поведения примут необратимый характер, нация состарится окончательно.

Достаточно лишь обратить внимание на социум в целом, на то, как он меняется под воздействием цифровых сетей и технологий. Человек, ранее закольцованный в достаточно простом бытовом цикле, теперь куда активнее поглощает информацию, и нужную, и не нужную. Люди общаются, играют в игры, смотрят фильмы, имеют и приобретают десятки новых способов проводить время. Это не обязательно развитие, но это всегда нагрузка, просто желанная. Нагрузка, которая увеличивает «цену» семьи и ребенка, их «вес», но при этом уменьшая их «стоимость». Рядовой японец очень много работает, это в культуре нации, поэтому он чрезвычайно ценит свое свободное время, которого мало. Отказ от отношений в пользу карьеры — уже лет двадцать является бичом общества.

— Убедительно, но… — поморщился Котару.

— Вам кажется, что всё в порядке просто потому, что вы видите детей, Коджима-сан, — хмыкнул я, — Однако, более восьмидесяти процентов из них — единственные дети в семье. Статистика. Вымирание уже идёт полным ходом.

— То есть, если я тебе скажу, что вся система сукебан создана и предназначена для вербовки молодых женщин в проект исследований по массовому клонированию, а также для рекрутинга их в ряды будущих воспитателей, то ты откажешься от своей цели? — наконец, спросил он.