Подруге Розы, Тами, плод понравился. Ей почти все нравится. Она никого не убивала, и разговор об их смерти превратил ее в громкую лужу виноватых слез, потому что ей следовало заметить, что ее друзья страдают, – и помочь им. Канг – крупный, неприветливый, медлительный мужчина, который, как я всегда и подозревала, оказался более чувствительным, чем можно было подумать по его виду, съел новый плод с удовольствием и никого не убивал, но мысль о бессмысленной смерти так его расстроила, что остаток дня он провел, сидя на городской стене и глядя в пространство.

Мой муж никого не убивал, но заметил, что я в последнее время озабоченная и злая, и поспешил заверить меня, что чтит и уважает мою работу. Он сказал, что я помогаю людям, которые в ответ часто меня не ценят, – и это ранит его душу. Он признался, что у него была связь с Луной, и попросил у меня прощения. Я заверила его, что он прощен, и не стала говорить, что и раньше знала об этом и не мне жаловаться. Луна из нашего поколения.

Если бы я сегодня могла писать – если бы у меня для этого были бумага, ручка и спокойствие, то вот что я сказала бы:

День 376. В чем-то мне Джерси даже жалко. Но не очень. В эту минуту я с радостью скормила бы ее Стивленду.

Этим утром мне было что ему сказать, а плоды разума делают меня нетерпеливой, потому что время идет невыносимо медленно. Я закуталась, чтобы идти к оранжерее по пустым улицам, когда облака над горами только чуть порозовели перед восходом. Крыша оранжереи запотела от влаги. Я зажгла свечу – одну из тех, что делала Роза, – и села, готовясь обсудить новые мысли насчет расследования, насчет того, чтобы привлечь новых людей, но Стивленд написал первым:

«Кормодобывающий корень одного моего аванпоста сообщил о человеческой плоти в почве».

Он пояснил, что этот аванпост растет у гигантского конскохвостого дерева по дороге к живописному водопаду Лейфа в восточных горах. Корни Стивленда, тонкие, словно нити, переплетаются паутиной, охватывающей холмы и поля далеко за пределами города. Он предположил, что тело закопали довольно давно, а последний дождь размыл его запах, как он выразился, по почве.

Это должен быть Лейф. Я отправилась сразу же, чтобы осмотреть место, пока никто не будет у меня спрашивать, куда я иду. Плоды разума: никакой выдержки. Я прихватила лопату и кое-какие припасы, написала записку мужу, прошла мимо особого цветка бамбука, выросшего у речных ворот в память о Гарри, и статуи, которую Гарри посвятил Дяде Хиггинсу, – валун, обтесанный в форме получеловека-полульва, смеющегося и поднимающего стакан трюфеля. Позади меня в городе из трубы пекарни начал подниматься белый ароматный дым.

Около полудня я увидела возвышающееся над лесом дерево – самое высокое дерево на планете, как мы думали в детстве, и, насколько мы смогли проверить, став взрослыми, так оно и есть. Стивленд говорит, что это – старейшее живое существо, которое ему известно. Оно поднимается из корявого серого комля, такого громадного, что его могут обхватить только двадцать пять человек, взявшись за руки, а в вышине ствол расходится снова и снова веерами, которые заканчиваются длинными тонкими листьями, похожими на человеческие волосы, но с очень острыми кончиками. У нас в садах растут небольшие подобные деревья, и там они кажутся красивыми, а не преувеличенно-мощными, как это. Стивленд называет его медлительным и нелюбопытным. Оно бы не заметило зарытого с восточной стороны человека – ему до него не было дела.

«Восточная сторона дерева» – это большая территория. Я предположила, что мне нужен участок грязи позади кустарника рядом с аванпостом Стивленда, но быстро добралась до старых древесных корней и поняла, что ошиблась. Я проверила еще одно место: нашла нору птицы-боксера с останками самой птицы. На тропе в некотором удалении от дерева обнаружился странно приподнятый участок между двумя толстыми корнями, словно кто-то сделал мостик через лужу. Устроить могилу Лейфа прямо у нас под ногами – это было бы достаточно жутко для нашего убийцы… так оно и оказалось. Сразу под слоем почвы шел слой из множества камней, достаточно некрупных, чтобы их смогла вытащить даже такая старушка, как я. Под ними лежал Лейф. Об этом говорили остатки его одежды. Он лежал лицом вверх. Судя по положению его рук и ног, их привязывали. Рядом с телом – лук и нож.

Мало что можно было понять. Даже вони почти не оставалось. Губчатые черви заместили часть плоти, а кости погрызли черви-термиты, добывая кальций. Я снова закопала Лейфа. Если я потороплюсь, то успею домой к закату. В моем списке оставалось еще восемьдесят подозреваемых – но хотя бы его я оттуда вычеркнула. На ходу я обдумывала свой список.

Позади меня стукнул камешек. Хрустнул сухой лист. Летучая мышь села на дерево – и тут же испуганно взлетела. Я обернулась, но ничего не увидела. Это мог оказаться орел или какой-то другой хищник, но вряд ли: охотники стараются зачищать от них лес. Скорее, меня преследует убийца: ведь никто другой от меня прятаться не стал бы. Он или она должны были понять, что я расследую убийства. Если я поспешно вернусь в безопасный город, то не увижу, кто убийца. А если убийца намерен меня устранить, меня может ждать засада.

Со мной стальной нож. Я съела плод, который делает меня чуть быстрее других… и, как я позже поняла, чересчур самоуверенной. Я решила пойти на столкновение.

Я вернулась к конскохвостому дереву. Его лохматая зеленая вершина поднималась над другими деревьями громадной обросшей головой. Я прошла мимо него – а через километр убийце каким-то образом удалось оказаться позади меня. Я снова услышала далекие шаги. Я свернула с тропы за пустой синептичий риф и бросила камешек вперед, чтобы казалось, будто я продолжаю идти. Несколько девятилапых крабов обшипели меня из присвоенных ими норок. Я пригнулась, надеясь, что моя темная одежда будет похожа на тень.