Мальшет пожал плечами.

— Профессор его значительно усовершенствовал. У меня дамба расположена неудачно по отношению к волнам, а они на этом участке достигают большой силы. Ось плотины у меня проходит по большим глубинам (до девяти метров!) с илистым дном. У профессора Сперанского дамба проходит значительно севернее, по глубинам от половины до полутора метров. Да и расположена удачнее по отношению к ветрам и разгону волн. Стоить будет теперь гораздо дешевле. Это большая удача, что такой знаток Каспия, как профессор Сперанский, заинтересовался идеей дамбы и нашёл необходимым разрабатывать её дальше.

— Как будто твой профессор не мог помочь тебе в порядке этой самой консультации, — едко возразил Глеб и захохотал.

— Можно было сохранить оба имени, — тихо произнесла Лиза.

— Подумаешь, бессмертная слава! — добродушно усмехнулся Филипп Мальшет. У него была своеобразная улыбка, очень его красившая, дерзкая и добрая в то же время — его улыбка. — Важно так или иначе разрешить раз и навсегда проблему Каспия. И в этом мне поможет маститое имя. С большим вниманием отнесутся к проекту.

— Но ведь ты сам признал, что о проекте только пишут, а воз и ныне там! — язвительно бросил Глеб. Он положил себе на тарелку кусок рыбы, и я невольно обратил внимание, какие у него красивые узкие руки с длинными пальцами. И сам он был красив. Только красота эта была какая-то чахоточная — румянец щёк, то разгоравшийся, то гаснувший, лихорадочный блеск глаз, раздражительность. Что-то его грызло исподтишка. И я вдруг подумал: Глеб ни за что бы не отдал свой проект другому, хотя бы и усовершенствовать, хотя бы и ради успеха дела.

— Пишут — значит, и читают, все больше сторонников, — невозмутимо сказал Мальшет, прихлёбывая чай.

— Что толку? — почти крикнул Львов. — В Госплане лежит почти год...

— Госплан занимается более неотложными делами. Конечно, проблема Каспия тоже неотложная... Ну что ж, будем это разъяснять, пропагандировать. — Мальшет обвёл всех ясным взглядом и продолжал :—Если бы явился кто-нибудь с более подходящим проектом, нежели мой или профессора Сперанского, я бы с великой радостью стал бороться за него. Вот будет скоро совещание по проблеме Каспия. Я предложу объявить конкурс на лучший проект.

— Думаешь, что совещание много даст? — насмешливо поинтересовался Львов.

— Да.

— Поговорят да тем и ограничатся. Любят у нас поговорить!...

— Может быть, у нас и много говорят, но тебе придётся признать, что ещё больше делают, — сухо отпарировал Мальшет и, желая прекратить разговор на эту тему, обратился к Лизе: —Не скучаете здесь, в таком уединении?

— Нет.

— Не всякая девушка могла бы здесь жить... Сестра доверчиво смотрела в глаза молодого учёного, опустив на колени маленькие огрубевшие руки.

— Конечно, мне бы хотелось поездить по стране, посмотреть... — раздумчиво начала Лиза, — я ещё её не знаю, мою страну, так, краешек видела, когда одну зиму училась в Москве на курсах. Я часто думаю о Сибири — прозрачные холодные реки, неоглядная тайга, звериные тропы, по которым нога человека не ступала. Вдруг приходят молодые, неунывающие, и вот в непроходимых дебрях вырастают города. Мне бы хотелось там поработать. Но я не поеду туда...

— Почему?

— Каждый должен довести до конца своё дело, а не разбрасываться.

— А у вас есть своё дело? — Мальшет даже подался вперёд.

Глеб смотрел на Лизу саркастически. «Мечтательница, фантазёрка»—вот что читалось в его глазах. Странно, ведь он тоже был мечтатель.

— Какое же дело? — нетерпеливо спрашивал Филипп, так как Лиза затянула паузу.

— То же, что и у вас, — краснея, сказала Лиза. — Вы же и захватили нас — меня и Яшу... Проблема Каспия... Я хотела завтра поговорить с вами... с чего нам начинать? Где мы будем полезнее. Только давайте завтра лучше поговорим, ладно?

— Ладно... — медленно протянул Мальшет. Он тоже чуть покраснел, переводя взгляд с меня на Лизу и обратно. Что-то виноватое промелькнуло в выражении его мужественного лица. Он задумался.

— Сколько вам лет? — спросил Глеб у сестры.

— Скоро девятнадцать будет...

— Неужели вы мечтаете только о стройках, о дамбах... А о любви — яркой, властной, красивой любви? Все девушки о ней грезят, не так ли?

У него чуть дрогнули словно точёные ноздри, в колючих синих глазах, устремлённых на сестру, зажглись золотистые искорки, они вспыхивали и гасли. Всё же Глеб был очень хорош собою, надо признать это беспристрастно. Только уж очень у него была длинная шея — как у гусака.