Кок Гарри Боцманов снова ушел в плавание.. Корабль, на котором он кормит команду, бороздит холодные волны полярных морей. Изредка пишет нам. Письма его очень интересные. Семья эскимосов осела на плато. Им помогли отстроить дом. Дети подрастают и уезжают учиться в Магадан. Живут в интернате.

Механик Бехлер тоже прочно осел на плато. Коллектив обсерватории нынче большой, только научных сотрудников четырнадцать.

"А что же с Абакумовым?" - спросите вы. Закономерный вопрос. Отвечаю: Абакумова не судили. То ли отец сумел убедить кого надо, или помогло это самое "давность привлечения к уголовной ответственности", или, наконец, ходатайство коллектива полярной станции, но только Алексея Харитоновича отпустили с миром.

Абакумов работает наблюдателем на метеорологической станции "Горячие ключи" (жители рудного поселка зовут это место "Абакумовская заимка") филиале обсерватории.

Жена его давно умерла, оттого и писем не было. А дочь Лиза живет с ним и замещает его на метеостанции, когда он уходит на охоту. Не могу эту Лизу себе представить!

Девять часов вечера. Окна раскрыты настежь. Глухо, как море, гудит Москва. У мамы премьера. Бабушка с ней в театре. Мы с отцом сидим в его кабинете. Он собрался идти встречать маму, но еще рано, и он присел выкурить папиросу.

Я нерешительно стою перед ним: сейчас говорить или потом?

– Эк ты вымахал, Николай!- с нескрываемым восторгом замечает отец.- Не подпирай потолок и сядь. (Я послушно сажусь рядом с ним на диван.) Теперь ты уже не так похож на мать,- почти с удовлетворением отмечает он.- Но и на меня не похож...

– Уродился ни в мать, ни в отца,- глубокомысленно отвечаю я.- Папа, ты не ходи сегодня встречать... Там же бабушка. Они вместе приедут на такси.

– Пожалуй...- соглашается отец.- А ты что, хотел поговорить со мной?

– Ну да!

Я подвигаюсь к нему еще ближе. Так мы сидим рядышком - отец и сын.

– Пора заявление в университет подавать,- помогает мне начать разговор отец.- Выбрал ли ты наконец?

– Нет, папа...

– Ну, как же...

– Вернее, выбрал, но еще не уточнил... Хочу осмотреться в жизни, подумать, чтобы не ошибиться. Поработаю с год или два...

– Ну, положим... Что же ты решил?

– Если ты не возражаешь... (У меня решение твердое, хоть бы он и возражал!) Хочу поработать на плато.

– Черт побери!..

– Я уже запросил Ангелину Ефимовну. Она зовет меня. Предлагает место лаборанта-коллектора.

– Ты получил от нее письмо? Что же до сих пор не сказал? Дай письмо!

Вынимаю из кармана куртки много раз читанное, смятое письмо. Отец почти вырывает его из рук. Он читает и от удовольствия смеется и причмокивает языком: "Хорошо! Молодцы! Ух, милые!" и так далее.

– Вот здесь я, папа, не понял, что это означает: "Начинаются работы планетарного масштаба..." О чем это она?

– Это понятно... Но в этом году они еще не начнутся... Ведь там, по проекту Кучеринер, будут заложены сверхглубокие скважины. Одна из тех, которые готовятся в СССР и в США.

Да... Первые геологические "спутники", запущенные в глубь Земли.

Отец снова закуривает и предлагает мне папиросу, словно своему коллеге. Я иногда с ним курю, но никогда не затягиваюсь, меня тошнит от этого. На лице Черкасова-старшего полное блаженство. Не то от папиросы, не то от приятных размышлений.

– Так ты, папа, не против, если я поеду на плато?

Отец с минуту как-то странно смотрит на меня. Потом берет мое лицо в обе руки и торжественно чмокает меня в лоб. Он взволнован. Что с ним?

– Ты не мог меня больше обрадовать, Николай! Этого я ждал от тебя втайне. Но я хотел, чтобы ты сам выбрал. Я в тебя верил. Знаешь, когда я начал верить в тебя, как в человека? Когда ты спас меня из снежной ловушки. Тогда я еще не верил и здорово струхнул, мой мальчик! Я боялся, что ты сидишь где-нибудь неподалеку и... замерзаешь. А ты в это время ушел уже далеко... Очень далеко и от этой расщелины, и от моих представлений о тебе. И в истории с Абакумовым ты вел себя как надо, несмотря на то что был очень мал. Тринадцать лет всего. Я знал, как ты его боялся! Он же в кошмарах тебе снился... Я горжусь тобой, сынок!

Может, это нескромно, наверняка нескромно, но я не могу удержаться, чтобы не вспомнить об этих словах отца. Это была счастливейшая минута в моей жизни. И я мысленно поклялся, что никогда не дам отцу повода стыдиться за меня.

Некоторое время мы, перебивая друг друга, предаемся упоительным мечтам о плато.

– Черт побери!- Отец выдвигает вперед нижнюю челюсть.- Ты едешь на север, а я... остаюсь дома!..- Отец как-то даже тускнеет от невыразимого унижения.- До чего я докатился!..- стонет он.- Никогда не женись, Николай.