Эти сны могли быть чем угодно — фантазиями, вещими снами, снами о будущем, либо метафорами, ие имеющими никакого отношения к медицине. Но для Саманты они были, безусловно, реальными и, рассказав мне второй сон, она опечалилась еще больше: она ощущала барьер между будущим и настоящим — неприступную гору математики и химии, которая теперь стояла на ее пути. Она не видела способа как ее преодолеть.

Мы запланировали еще несколько дополнительных сеансов, потому что Саманте надо было определиться с тем, оставаться ей в университете или уходить в академический отпуск, пока ее не отчислили из-за провала экзаменов. Я знаю, что врачам полагается быть объективными, но меня с Самантой что-то роднило: видимо, она напоминала мне мою дочь Эми, которая также видела сны о своем счастливом будущем.

Через два дня Саманта снова пришла ко мне. Когда она глубоко погрузилась в гипнотический транс, я велел ей проделать путь к своему оптимальному будущему. Снова возникли образы, связанные с ее педиатрической практикой, безошибочность которых не оставляла никакого сомнения. На сей раз, подробностей было еще больше, начиная от зеленой отделки ее академической мантии, и заканчивая запахом антисептиков в больничных коридорах. «Это мое будущее» — уверенно настаивала она, когда я попросил ее исследовать альтернативы настоящей жизни. Несмотря на математику и химию, ее ничего не могло разубедить. Этот сеанс не избавил ее от чувства крушения надежд, но все-таки побудил ее остаться в университете и продолжать терапию. Теперь появилась реальная надежда на то, что сбудутся ее сны о будущем. Настойчивость и страх все равно присутствовали, но теперь она стала более терпеливой, и появилось настойчивое желание продолжать учиться. «Я буду продолжать» — постоянно говорила она.

И когда она верила в свой успех, верил в него и я.

На следующем сеансе я погрузил ее в гипноз и отправил в прошлую жизнь. «Я вижу мужчину, — говорила Саманта. — Он — не я, и в то лее время я. Он архитектор, проектирует здания для городской площади, а так лее царские дворцы. Он великолепно разбирается в пространственных соотношениях и геометрических рисунках. Сейчас ему дали особое задание и этот заказ для него самый важный из всех. Возведение этих замысловатых зданий требовало невероятно сложных расчетов, и он боялся, что не справится со своей задачей. Ответы так и не приходили к нему, точнее — ко мне! Он — хороший музыкант, играет для души но вечерам на флейте. Но сегодня и музыка ему не в тему. Он ломает голову, стараясь найти ответы, но так и не находит. Бедолага. Если он не справится, то…

Она остановилась на полуфразе. Хотя ее глаза оставались закрытыми, на лице явно прослеживалось недоумение. «Подождите минуту. Теперь я не в Греции, я — в Риме несколько столетий спустя. И это — другой мужчина. Инженер-строитель. И снова он — я и не я. Он проектирует здания, мосты, дороги, акведуки. Он знает состав и характеристики используемых материалов, знает, как сделать так, чтобы все его постройки стояли вечно. Он также замечательный математик. Его считают лучшим. И он — действительно лучший. Я так рада за него, готова расплакаться от радости».

«Прерывание» путешествия по одной жизни и переход в другую жизнь на первых сеансах регрессивной терапии — явление весьма распространенное, поэтому я не удивился тому, что Саманта неожиданно перескочила из греческой жизни в римскую. По сути, в этих прошлых жизнях не было ничего особенного — ни великих духовных озарений, ни трагедий, ни травм или катастроф, которые могли бы прояснить происхождение ее нынешней проблемы. Тем не менее, этот сеанс двойной регрессии оказался невероятно важен, потому что Саманта смогла соединиться на эмоциональном и внутреннем уровне с греческим архитектором и с римским инженером-строителем. Она переживала то, что переживали они. Ей было хорошо понятно чувство крушения надежд архитектора. Она также ликовала вместе с инженером, поскольку познала те же чувства в своих снах о будущем. В результате, она сочувствовала самой себе. Она знала, что была архитектором и инженером, и этого для нее было достаточно, чтобы избавиться от своего симптома. В некотором смысле, она уже обладала мощными математическими способностями и навыками в решении проблем, усвоенными в прошлом.

Я сразу увидел, что этот опыт регрессии помог ей по-новому воспринять себя. Она стала гораздо более уверенной в своих словах и поведении. Ее восприятие себя трансформировалось. Я предполагал, что это препятствие она скоро преодолеет, и на самом деле, этот сдвиг в ее сознании почти сразу же проявил себя в мгновенном восприятии понятий математики и химии, которые прежде от нее ускользали.

Благодаря постоянным занятиям с репетитором, уже за следующие тесты по математике и химии оценки Саманты стали лучше, и это добавило ей уверенности. Я продолжал наблюдать ее почти год, затем закончил терапию, убедившись в том, что она достигнет того, что было обещано ей во снах. В конце последнего года обучения в университете она снова пришла ко мне.

— Я это сделала! — воскликнула она.

Я знал, что она имеет в виду, но позволил ей пояснить свои слова:

— Что сделала?

— Поступила на медицинский факультет.

— Молодчина! — сказал я, искрение порадовавшись за нее. — И куда?

Она мне подмигнула и загадочно улыбнулась:

— Как видите, доктор Вайс, в моих снах о будущем не всегда всё правда. Этот университет не в южном штате. Я учусь в Корнелле.

Саманта, будущий врач, проявила сочувствие к тому, кем она была в прошлой жизни, и благодаря этому, смогла продвинуться к своему будущему. Макс, квалифицированный врач, проявлял в прошлом сочувствие к другим, и поэтому смог увидеть свое будущее и преобразовать настоящее.

Когда мы с Максом встретились первый раз, он, по правде сказать, показался мне несносным типом, и мы при первой же встрече начали переругиваться. Но я был не единственный, на кого он производил подобное впечатление. Он работал врачом в соседней больнице, и многие из его пациентов и коллег придерживались о нем такого же мнения. Ко мне на лечение его прислала одна из коллег, психолог Бетти Прайджер, решив, что пусть он лучше полечится у меня, нежели у нее. Она говорила, что весь персонал больницы буквально настаивает на том, чтобы Макс прошел терапию.