Пробивает насквозь.

Его голос звучит нежно, но печально.

Он все знает…

– Вы знаете.

Чуть прикрыв глаза, Николай Петрович кивает. Я благодарна ему за то, что он хотя бы не врет.

– Без понятия зачем вы приехали, но если собираетесь выгораживать его, то…- продолжаю движение, упрямо глядя себе под ноги.

Свекор шепчет.

– Лер, брось.

Я опять замираю.

– Ты же…

Не успевает договорить. Через мгновение дверь подъезда жестко открывается и на улицу выскакивает полуголый Илья. Взгляд у него тяжелый и жесткий, брови опять упали на глаза.

Я свои поднимаю. Николай Петрович тоже. Теперь нас тут трое в этой странной мизансцене.

Первым в себя приходит свекор. Он откашливается, потом издает смешок.

– Что? Меня тоже бить будешь?

– Вы знаете, что я вас безумно уважаю, Николай Петрович. Но.

– Но.

– Да. Если потребуется, за сестру…

– В курсе. Думаешь, я ее обижу?

– Что у вас на уме? Зачем вы здесь?

Свекор пару раз кивает, глядя на носки своих ботинок, потом поднимает на меня глаза.

От них опять бьет током.

– Я просто хочу поговорить с тобой, дочка. Выгораживать никого не стану, даю свое слово. Согласишься?

Мне известно, что если я пойду в отказ, он настаивать не будет. В глубине этих проклятых глаз я вижу боль и вину. Стыд. Но так же вижу там любовь…Он всегда относился ко мне тепло. Как к своей дочери. Конечно, Рома все равно его сын, и это не одно и то же, но…у нас не такая ситуация, когда это будет иметь значения. Сомневаюсь, что Николай Петрович одобряет то, что сделал его сын.

Бросаю взгляд на Илью и шепчу.

– Все нормально. И господи, вернись в квартиру! Ты же заболеешь!

Брат стоит еще пару секунд, потом цыкает, подходит к Николаю Петровичу и жмет ему руку. Я не злюсь на это. Я все понимаю. Именно этот мужчина стал для нас всех чем-то вроде…фигуры отца. Мы втроем его любим и уважаем. Ничего не поменялось и не поменяется никогда…

Когда Илья скрывается в подъезде, Николай Петрович слабо улыбается и смотрит на меня.

– Прямо лев. Хороший парень.

– Спасибо. Извините, у меня не очень много времени…

– Не волнуйся, Лер. Я не прошу о долгой встрече. Думаю, тебе сейчас со мной рядом…находится сложно.

Ничего не отвечаю.

Он все и без меня знает…

– Давай на качели? Сто лет на них не сидел.

Молча соглашаюсь.

И идем мы тоже молча. Солнце пару раз выходит из-за тучи, но, в конце концов, прячется за нее. Становится серо и зябко. Я кутаюсь в свой платок, присаживаюсь на качели и смотрю в землю. Он перед собой.

– Не против, если я закурю?

Слегка мотаю головой.

Раз.

Толчок - и я немного иду вперед. Два - второй. Я возвращаюсь обратно. Эти качели сейчас так похожи на меня саму. Безумно хочется, чтобы Рома страдал, но так же безумно хочется узнать, что с ним все в порядке…

Идиотка.

Хорошо, что мне хватает силы воли не спрашивать то, о чем так отчаянно стучит мое сердце…

– Давно вы знаете?

Николай Петрович делает затяжку, выпускает горький дым в серое небо.

– Он рассказал на том ужине, где вы поздравляли нас с годовщиной.

Вау.

Нет, я опять ему благодарна за отсутствие лжи, но…от этого мне становится легче? Нет.

– Я не буду говорить тебе ничего, Лер. Знаю, что так сделаю только хуже, а я не хочу делать тебе больно.

– Я разведусь, - пинаю носком ботинка камушек, - Меня ничего не остановит.

– Знаю, и я здесь не для того, чтобы попытаться тебя остановить.

– А зачем тогда?

Мой голос вздрагивает. Между строк звучит: зачем вы меня мучаете?…

Николай Петрович, кажется, слышит. Он бросает на меня короткий взгляд, после отбрасывает во внутренний карман своего пальто и вынимает оттуда бумаги. На мгновение мне кажется, что это документы о разводе.

Сердце бьет наотмашь.

Развод - это то, чего я хочу. Но если говорить откровенно, не прикрываясь никаким бредом а-ля «гордость» и «самоуважение». Это только то, чего я должна хотеть. То, чего я заставляю себя хотеть. На самом деле, все мое нутро в этот момент сжимается, а душа идет трещинами.