Силенцио с полным брюхом еды, он трет себя мылом снова и снова, потому что они так хотят. Он яростно намыливает голову.

Он закрывает глаза от жгучего мыла, и перед его внутренним взором в боевом порядке построились часы под зеленоватым, кое-где поврежденным стеклом, будто рыбы, вмерзшие в озерный лед. Яркие блики стали и золота.

Его захватил непостижимый порядок — многозначный факт присутствия этих волшебных предметов, их нескончаемые различия, их специфические особенности. Бесконечное разнообразие, воплощенное в циферблатах, стрелках, циферках часовой разметки… Ему нравится теплый дождь, но ему отчаянно хочется вернуться, увидеть больше, услышать слова.

Он стал словами, тем, что они означают.

Стрелки «брегет». Расписной циферблат. Ушки «бомбей». Оригинальная головка. С дарственной надписью.

Дождь стихает и прекращается совсем. Толстяк, обутый в пластиковые сандалии, приносит Силенцио большую сухую тряпку.

Толстяк пялится на него.

— Часы, говоришь, ему по нраву? — спрашивает он у черного.

— Да, — отвечает чернокожий, — кажется, он любит часы.

Бородатый и толстый обертывает Силенцио полотенцем.

— А он умеет по часам узнавать время?

— Не знаю, — отвечает черный мужчина.

— Ну, — говорит бородатый толстяк, — пользоваться полотенцем он, похоже, не умеет.

Силенцио чувствует замешательство, стыд. Он смотрит в пол.

— Оставь парня в покое, Энди, — говорит черный. — Дай мне те шмотки, что я принес.

Имя чернокожего Фонтейн. Точно слово на языке Лос-Прожектоса, означающее «вода». Теплый дождь в деревянной комнате.

Вот Фонтейн ведет его по верхнему уровню, где одни люди кричат, потому что торгуют фруктами, мимо других, продающих старые вещи, разложенные на одеялах, туда, где другой тощий черный мужчина стоит и кого-то ждет рядом с пластиковой корзиной. Корзина перевернута, дно залатано пеной и драной серебряной пленкой, а этот мужчина одет в полосатую штуку из ткани, с карманами спереди, из карманов высовываются ножницы и еще штуки, похожие на ту штуку, которой Крысук любил без конца чесать свои волосы, когда ему удавалось добиться правильного баланса между черным и белым.

На Силенцио одежда, которую ему дал Фонтейн: она велика, болтается, она чужая и она вкусно пахнет. Фонтейн дал ему ботинки из белой ткани. Слишком уж белой. От них глазам больно.

От мыла и теплого дождика волосы у Силенцио стали тоже какие-то странные. Фонтейн приказывает Силенцио сесть на корзину, а этот мужчина начинает стричь ему волосы.

Силенцио дрожит, а черный тем временем чиркает по его волосам одной из штук Крысука, которую достал из кармана, и что-то бормочет сквозь зубы.

Силенцио поднимает глаза на Фонтейна.

— Все о'кей, — говорит Фонтейн, снимая обертку с маленькой острой палочки и засовывая ее в угол рта, — ничего не почувствуешь.

Силенцио интересно, как действует палочка, как черное или как белое, но Фонтейн не меняется. Он стоит, где стоял, с этой палочкой у себя во рту, и глядит, как тощий черный мужчина ножницами снимает с Силенцио волосы. Силенцио глядит на Фонтейна, слушая, как лязгают ножницы и как звучит в его голове новый язык.

«Зодиак Морской Волк». Очень чистый корпус. Ввинчивающаяся головка. Оригинальный желобок для стекла.

— «Зодиак Морской Волк», — говорит Силенцио.

— Ну, мужик, — говорит тощий черный мужчина, — да ты не прост!

У Райделла была своя теория насчет виртуальной недвижимости. Чем меньше и дешевле реальный офис фирмы, тем больше и помпезнее ее веб-сайт. В соответствии с этой теорией, Селвин Ф. К. Тонг, нотариус из Коулуна, вероятней всего вел дела из свернутой в домик газетки.

Райделл не смог придумать, как перескочить через входную заставку, по-настоящему монолитную, с отдаленным египетским колоритом, который напомнил Райделлу о том, что его приятель Саблетт, кинофанат, называл «метафизикой коридоров». Заставка была вытянутым в перспективу сплошным коридором, и если бы коридор был реальным, в него можно было бы въехать на мощном трейлере. Горели барочные канделябры, заливая пространство кроваво-алым виртуальным светом, текстура стен была странновато-липкой на вид и смахивала на мрамор с золотыми прожилками.

И где это Лэйни откопал подобного типа?

Каким-то образом Райделл сумел вырубить музыку — подобие классики, с непрерывным крещендо, — но все равно ему пришлось минуты три ползти до дверей офиса Селвина Ф. К. Тонга. Двери были высокие, просто высоченные, текстура их намекала на чье-то весьма абстрактное представление о ценной древесине.

— Тоже мне, тик, — сказал Райделл.

— Добро пожаловать, — произнес с придыханием гиперженственный голос, — в контору Селвина Ф. К. Тонга, нотариуса!

Двери широко распахнулись. Райделл смекнул, что, не выруби он вовремя музыку, она бы сейчас зашкалила.

Виртуально офис нотариуса был размером с олимпийский плавательный бассейн, но насчет деталей здесь явно поскупились. Райделл нажал клавишу на очках и приблизил картинку прямо к столу, размером примерно с бильярдный стол, и с той же, что у дверей, имитацией плохо обструганного дерева. На столе лежала парочка не поддающихся описанию металлических с виду вещей и стопка листов виртуальной бумаги.