Шеветта в прошлом была знакома с «Когнитивными».

— Тесса, это бар для любителей «плясуна», — сказала она.

— Мы уйдем, когда отснимемся здесь, — ответила Тесса. — Святой Витт утверждает, что они там как раз раскачаются, и шоу будет в сто раз интересней, чем здесь.

— Где угодно будет интересней, чем здесь, — сказал Святой Витт, в его голосе слышалась безмерная усталость.

— Синий Ахмед записал там сингл, — сказала Тесса, — «Моя война — это моя война».

— Отстой, — сказала Шеветта.

— Ты имеешь в виду кавер-версию «Хромированного Корана», — сказал Святой Витт; его голос был полон презрения, — ты никогда не слышала версию самого Ахмеда.

— Почему ты в этом уверен, черт возьми? — рассердилась Шеветта.

— Потому что тот сингл так и не выпустили, — самодовольно заявил Святой Витт.

— А может, он взял и сбежал, на хрен? — Шеветта кипела желанием как следует отшить эту обкуренную мартышку и знала, что это не так уж и трудно, хотя никогда нельзя предвидеть, что может случиться, если накачанный «плясуном» обидится по-настоящему. Чего стоят только байки о сопляках двенадцати лет от роду, которые, говорят, иногда до того доходят, что хватают полицейскую машину за бампер и переворачивают ее — хотя в этих байках обычно упоминалось, что от натуги кожа малолеток рвалась, каковые подробности Шеветта искренне считала брехней. Наверняка так и было: Карсон называл это городским фольклором.

Песня Кридмора завершилась стальным лязгом. Шеветта повернулась к сцене. Кридмор выглядел возбужденным до предела, с видом триумфатора стоял перед залом, будто перед ним был огромный стадион, запруженный поклонниками.

Толстый гитарист снял свою красную гитару и передал ее одетому в черный кожаный жилет парню с бакенбардами, который, в свою очередь, подал ему черную гитару с более узким корпусом.

— А сейчас будет песня «Сосновый ящик», — объявил Кридмор, когда был взят первый аккорд. Шеветта толком не разобрала слова, которые пел Кридмор; мелодия напоминала старинную скорбную песнь о том, что все кончается «сосновым ящиком», видимо, подразумевался этот, как его, гроб — ну, в чем раньше хоронили людей, — хотя Шеветта подумала, что это выражение с успехом можно применить к осветительной будке, в которой она сейчас застряла вместе с Тессой и этим козлом. Она заметила хромированную табуретку, разрезанное сиденье которой было заклеено скотчем, и, за неимением лучшего, уселась на нее и решила спокойно дождаться, пока Тесса не запечатлеет на пленке столько ужимок Кридмора, сколько захочется. А потом она придумает способ, как им обеим убраться отсюда.

Ливия и Пако привели Лэйни в парикмахерскую на Сай-Шенг-роуд. Он не понял, как они попали сюда. Сай-Шенг-роуд находится в Городе-Крепости, а Лэйни не был местным жителем. Координаты Города-Крепости, концептуальные механизмы, при помощи которых его подданные смогли исчезнуть из баз данных человечества в целом, являются главной и тщательно охраняемой тайной этого места. Город-Крепость — целая вселенная, живая легенда.

Лэйни уже бывал здесь, хотя и не в этом специфическом конструкте, в парикмахерской, и ему не по душе это место. Что-то в самом коде, легшем в основу создания Города-Крепости, вызывает метафизическое головокружение, а его видимое представление утомительно агрессивно; ощущение такое, будто попал в видеофильм какого-нибудь арт-колледжа с изощренной операторской работой. В Городе-Крепости все с подвохом: тебе никогда не покажут истинного изображения — все прогоняется через полдюжины разных фильтров, словно обитатели этого места твердо решили запечатлеть свои радикальные воззрения во всем, вплоть до наименее фрактальных текстур города. Там, где ловко придуманный веб-сайт слегка намекнул бы на грязь или потертость,

Город-Крепость тщательно камуфлируется руинами, текстурные карты непрерывно меняются, обнажая другие текстуры, также битые молью.

Вот эта парикмахерская, к примеру, выложена из наползающих друг на друга текстурных черепиц, не стыкованных по краям, что намеренно разрушает любую иллюзию цельной поверхности или пространства. И все здесь исполнено в цвете залитого дождем Китайского квартала: неоново-розовый, неоново-синий, неоново-бледно-зеленый и сильно выцветший неоново-красный.

Ливия и Пако мгновенно удаляются, оставив Лэйни в недоумении: во что бы он сам, дойди до этого дело, воплотился в подобной обстановке? Наверно, в большой картонный ящик?

Эти размышления прерываются появлением Клауса и Петуха, которые внезапно возникают на двух из четырех стульев в парикмахерской. Он сразу узнал их, разве что теперь Клаус носит черную кожаную широкополую Федору — поля ее загнуты кверху по всей окружности, — а Петух стал еще больше похож на орущих римских пап работы Фрэнсиса Бэкона [32] .

— Пошла совсем другая игра, — начинает Лэйни.

— Какая? — Клаус, кажется, языком трогает больной зуб.

— Харвуд впрыскивал себе 5-SB. И вы это знаете, потому что эти ваши недоноски-чилаго [33] только что раскололись. Когда вы узнали об этом?

— Мы действуем по принципу необходимых знаний… — начинает Петух тоном дегенерата понтифика, но Клаус прерывает его:

— За десять минут до вашего появления. Мы с нетерпением ждем вашего мнения.

— Это совсем другое дело, — говорит Лэйни. — Каких успехов он добился за эти годы! Пиаровская империя, рекламные кампании и слухи о том, что он сыграл главную роль в избрании президента Миллбэнк, а также способствовал разделу Италии…

— Я думал, что это все его подружка, — говорит Петух мрачно, — эта паданская принцесса…

— Вы хотите сказать, что он просто чует удачу? — наступал Клаус. — Вы намекаете на то, что он находится в узловом модусе и предчувствует назревающие перемены? Если в этом секрет его фирмы, мой друг, то почему же не вы самый богатый человек в мире?

— Эта штука работает не так, — протестует Лэйни. — 5-SB пробуждает чувствительность к узловым точкам, к разрывам в информационной текстуре. Они индикаторы назревающих перемен, а не носители информации о самих переменах!

— Верно, — соглашается Клаус и поджимает губы.