Вышла бабушка, и к машине мы направились вдвоем.

— Десять, — сказала она, я кивнул.

Итого минус сорок акций, это тридцать процентов от имеющегося.

— Давай, если вокруг никого нет, продавать не пять, а десять акций, — предложил я. — Быстрее управимся.

Поскольку адресов мы не знали, я велел Антону Анатольевичу ехать на рынок курортного городка — где еще открыться пункту продажи? Даже если он не там, торговцы рынка должны знать, где его искать.

Наш водитель все никак не мог обогнать медленно ползущую огромную фуру, и минут пять мы нюхали ее выхлопной газ, а потом наконец появилась еще одна полоса, и мы бодро рванули по ней — замелькали дома, кое-где еще темнели забитые картоном окна, и поредевшие после бури тополя.

За городом мы буквально полетели, и я немного успокоился — машина отлично себя чувствовала и не думала ломаться.

Когда я отправился на разведку продавать кофе в городок, куда мы сейчас держим путь, результат меня не порадовал. Теперь цель была другой, но все равно на подъезде к городу возникло гнетущее ощущение, какая-то безнадега навалилась.

Я то и дело поглядывал на бабушку, в ногах у которой лежало ружье. В голове вертелись мысли о том, насколько надежен Антон Анатольевич. Если он заподозрит, что мы буквально набиты деньгами, есть ли риск быть ограбленными?

«Не узнает. Риск минимален», — твердил здравый смысл.

«Догадается. Надо быть начеку и не спускать с него глаз».

И ружье в салоне оставлять опасно — вдруг он посмотрит, что в этом свертке.

Снова здравый смысл сказал: «Каким параноиком надо быть, чтобы подозревать пожилую женщину и подростка в околокриминальных делах?»

Да и что изменит, если я буду психовать? Натупить могу, да. Так что надо сохранять рассудок холодным. Хватает бабушки, которая сама не своя, понимая, какая сумма у нас в руках. Нас не просто убьют за нее — растерзают.

От города до города час езды, и в полдвенадцатого мы были на рынке. Бабушка пробежалась по торговым рядам, узнала, где продают акции «МММ». Один пункт оказался здесь же, на рынке в ларьке, возле него стояли две зазывалы с плакатами, надетыми, как фартуки, толпился народ. В ларьке справа продавали всякую мелочевку, слева был ржавый железный монстр с надписью: «Кофе, пирожки, сладости».

Наблюдение никого, похожего на карманников и условно опасных личностей не выявило, и мы действовали, как всегда: я подхожу к ларьку первым, бабушка — спустя минуту. Поскольку тут было людно, мы продали по пять акций.

Еще было два пункта: в спальном районе и на набережной.

В этом городе мы продали двадцать акций, правда, осуществимость изначального плана оказалась под угрозой: мы потратили больше часа, пока мотались туда-сюда. Еще два часа ехать во второй городок, час-полтора там — и вот уже время близится к пяти вечера. В областной центр мы не успеваем при всем желании, а значит, операцию придется разбить на два дня. Благо на участок мы уже денег насобирали.

Второй город, где кофе у меня покупали хорошо, порадовал тремя пунктами и двадцатью пятью проданными акциями.

Итого за сегодняшний день мы продали восемьдесят пять акций и заработали четыре миллиона шестьдесят три тысячи. Закончили в пять вечера, и я сказал водителю:

— Едем на рынок. Дальняя поездка откладывается: мы не успеваем.

Лицо водителя стало несчастным, брови поднялись домиком, и, предвосхитив вопрос, я погасил его волнение:

— Не переживайте, мы расплатимся с вами в полном объеме.

Антон Анатольевич просиял, покатил дальше, а я смотрел на горы, поросшие кряжистыми южными соснами, на туман, стекающий по расщелинам с вершин, и вспоминал суп-блевунчик, стоптанные кроссовки, Наташкины зашитые капроновые колготки.

Моя память сменилась памятью взрослого — совершенно одинокого человека без семьи и родины, и я понимал, что теперь все будет по-другому. У меня отличная семья, совестливый и добрый брат, которого никто не сломает, взбалмошная сестрица, которая вместо наркоманов связалась с мягким интеллигентным театралом. Да и отец, судя по всему, еще поживет, а не погибнет через год в перестрелке. И еще у меня будет брат или сестра.

Но главное — нервный день закончился, и ничего плохого не случилось.

Только я об этом подумал, как машина дернулась, рванула вперед — аж бабушка ойкнула, а потом начала терять обороты, хотя Антон Анатольевич, виновато поглядывающий на нас, вдавливал педаль газа. А еще термометр на торпеде показывал, что двигатель перегрелся и близок к закипанию.

Начинало смеркаться. До города оставалось десять километров, мы как раз ехали по серпантину с широкой обочиной, куда и свернул Анатольевич.

Насколько случайна эта поломка? В зеркало заднего вида я увидел, как бабушка берется за ружье, впившись взглядом в затылок Анатольевича, который задышал неровно, занервничал и пробормотал: