— Мама, что вы делаете? — вскрикиваю от безысходности, но она словно не в себе продолжает метаться по нашей с Даней комнате.

— Думала, нагуляешь своего недоделанного, и мы с отцом всю жизнь на ваши реабилитации работать будет?

— Что вы такое говорите? Это же ребенок!

Её слова отзываются во мне острой болью.

— У меня тоже есть ребенок! Студентка, между прочим. Мне еще её на ноги поднимать, так что давай, поторапливайся! Не заставляй себя ждать!

— Папочка, миленький, что же это?! — бросаюсь к отцу, но он сидит словно немой. Даже голову на меня не поворачивает. Словно не замечает происходящего, или не хочет ничего замечать.

Подхватываю испуганного Даню на руки и отступаю вглубь комнаты.

Мачеха же, словно в ярости, продолжает паковать вещи, желая избавиться от нас как можно быстрее.

— Папа, ты что, правда молчать будешь? — на глаза наворачивались слёзы.

Сыночек, чувствуя моё волнение, лишь крепче прижимается ко мне, его маленькие ручки судорожно цепляются за мое платье.

Отец, всё так же не поднимая головы, тихо произносит:

— Геля, это лучшее, что мы можем для тебя сделать… Ты сама знаешь, что здесь тебе с Даней не место. Тебе нужна помощь, а мы её дать не можем. Люди, которые за тобой приехали, они… они смогут позаботиться о вас.

Я не могу поверить своим ушам. Всё, что я сейчас слышу, кажется, мне каким-то кошмаром. Неужели мой родной отец, готов вот так легко отказаться от меня и своего внука? Неужели мачеха так сильно ненавидела меня и Даню?

— Но я не хочу уходить! Это наш дом тоже! Папа, как ты можешь?! — говорю сквозь зубы.

— Геля, — голос отца звучит устало и почти безжизненно, — пойми, мы не справимся. А Даня… ему нужны другие условия. Они обещали помочь.

— Кто они?! — всхлипываю чувствуя, как сердце сжимается от ужаса. — Что это за люди?!

Но отец больше ни слова не отвечает. Мачеха, закончив с вещами, резко поднимает голову и, уставившись на нас, бросает:

— Всё. Хватит. Давай, одевайся и дуй вниз, — в её голосе злоба и мне становиться очень страшно.

Меня охватывает настоящее отчаяние. Я понимаю, что в этой ситуации я одна. Никто не собирается за меня бороться, никто не собирается поддержать. Единственным, кто остался со мной, был мой сын. Я крепче прижимаю Даню к себе, пытаясь найти в его тепле хоть какое-то утешение.

Мачеха хватает меня за локоть и тащит в коридор. Подводит к двери, открывает её и выталкивает нас на лестничную клетку. Бросает вслед за мной сумку, а затем захлопывает её перед носом.

— Все будет хорошо, маленький, — шепчу в светлую макушку.

У меня даже слез нет от шока.

Сумка с вещами лежит у моих ног, а за дверью слышатся приглушенные звуки — мачеха что-то говорит отцу, но слов было не разобрать. Яс трудом вдыхаю, чувствуя, как мои легкие сдавливает паника. Слишком быстро, слишком резко всё это произошло. Моё сердце стучит в бешеном ритме, а в голове скачут мысли, одна другой страшнее.

Даня, тихо всхлипнув, своими ручками крепче обхватывает меня за шею. Это придаёт мне сил. Я не могу позволить себе сейчас сломаться — не ради себя, а ради сына. Он единственный смысл моей такой никчемно жизни.

Медленно приседаю, чтобы взять сумку и перекинуть её через плечо. Тяжесть на спине напоминанием, что теперь я одна. Поднявшись, снова посмотрю на дверь, за которой осталась наша прежняя жизнь, но тут же отворачиваюсь. Больше нет смысла пытаться стучаться в неё или ждать, что отец передумает. Это место больше не наш дом.

Спускаюсь по лестнице, шаг за шагом, стараясь сохранять равновесие с ребёнком на руках и сумкой за плечом. Шум моих шагов глухо разносится по пустой лестничной клетке.

Когда выхожу на улицу, передо мной открывается вечерний город — шумный, безразличный и холодный. У дороги возле дома стоит большой автомобиль с тонированными стеклами. Черный как смоль. Красивый, если честно. Возле машины крутятся двое молодых мужчин.

— Ангелина! — окликает меня один из них. — Не бойтесь, — делает несколько шагов в нашу сторону. Меня зовут Аркадий. Это все ваши вещи? — снимает с моего плеча сумку.

Мужчина производит впечатление доброго человека.

— Да, это всё… — тихо отвечаю и замечаю, как передо мной открывается задняя дверь.

Сейчас мне остается только вскрикнуть, потому что перед нами, в открытой двери автомобиля, появляется мужчина, от которого веет спокойной уверенностью и непреклонной силой. Его черные волосы, аккуратно подстриженные и слегка взъерошенные, обрамляют лицо с резкими чертами и легкой небритостью, придающей ему вид небрежной элегантности. Густая щетина подчёркивала челюсть, делая его облик ещё более мужественным. Глаза, тёмные и проницательные, смотрят прямо, без лишних эмоций, но в их глубине ощущается внутренняя мощь, которую он держит под контролем. Его фигура достаточно подтянута и спортивна.