Атаман нас покинул. Его ждал богатый стол и кизлярка с чихирем у моздокского казачьего полковника.

Я перевел дух. Кавалерийский наскок черноморцев меня несколько выбил из колеи.

— Александр Лукич! Как грек — греку, растолкуй ты мне, что все это значит? То терцы ко мне заявились, теперь — вы…

— Цесаревич! — внушительно пробасил Посполитаки.

— Что — Цесаревич?!

— Цесаревич является августейшим шефом казачьего войска.

Я умоляюще сложил руки. То, что наследник — главный русский казак, для меня не секрет. Но это не объясняло, с чего вокруг меня атаманы загарцевали. Или… Не может быть! Неужели припомнил Александр Николаевич мое участие в его лондонской любовной интрижке? Или без Тамары не обошлось?! Ну, фифа, ты у меня дождешься!!!

Я оттер внезапно выступивший пот со лба. Посполитаки смотрел на меня с доброй усмешкой.

— Навел про тебя справки. Как любит говорить мой атаман, дюже богато у тебя талантов, грече, и связями не обделен! Нам такой человек пригодится. Но — по порядку. С Ильей Дмитриевичем Орбелиани знаком? Можешь не отвечать. Знаю-знаю о твоем участии в его судьбе. Подфартило князю с тобой, ой, подфартило! Ныне он из Петербурга приехал в Ставрополь, в главный штаб всего казачьего войска. Привез цыдулю, да непростую. Личное послание Цесаревича наказным атаманам порешать вопрос с неким подпрапорщиком Варваци. Забрать его к себе в казачество и исполнить все желания. Каково?! Понимаешь теперь, отчего все так всполошились? Так что давай, выкладывай: чего тебе надобно, старче? А мой командир, Николай Степанович, побудет для тебя золотой рыбкой.

— В отставку хочу. Ни мундира, ни пенсии мне не нужно.

— Понятно. Про твой конфликт с Его Светлостью князем Чернышевым мне также известно. Не выпустит тебя военное министерство. Выходит, только в казаки тебе и дорога.

— Чем же мне поможет сей переход?

— А тем, мой друг, что у нас пока самоуправление. Собираются принять Положение о Кавказском линейном казачьем войске. Лишат нас былой самостийности. Но то когда будет?[3] А пока просьба об увольнении из воинского казачьего сословия подается непосредственно Наказному атаману. Выйти из службы можно при следующих условиях: иметь не менее 17 лет отроду, отказаться от пользования станичными землями, уплатить все недоимки, не состоять под судом. Это — если ты казаком родился. А если приписан из армейских с оставлением при кавалерии аль пехоте, тут и вовсе плевая история. Ты подпрапорщик? Значит, перейдешь к нам хорунжим. Месяц-другой выждем — напишешь прошение. И свободен. Завадовский чинить препону не станет. Для него исполнить просьбу наследника престола — как бальзам на душу. Очень любит Николай Степанович угождать старшему начальству. Редкий талант! А кто ж у нас главнее августейшего нашего шефа и будущего Императора?!

— Государь!

— Будет Его Величество с хамсой возиться!

Я позволил себе не согласиться. Наш царь обожает мелочную опеку. Уверил себя — до религиозного фанатизма, что все видит, все слышит. На деле не контролирует ничего! Вокруг его власти громоздится огромная куча злоупотреблений, пока он вникает в карьерные перипетии какого-нибудь поручика! Вслух подобное кощунство, естественно, произносить нельзя. А, может, и правда Государю уже не до меня? Вычеркнул из списка перспективных и думать обо мне забыл? Я — только за!

— Как быть с Чернышевым?

— Его светлость очень интересуется казачьим вопросом. Много сил приложил, чтобы придать нам вид регулярного войска. Но в кадровых вопросах мы пока сами себе паны.

— Александр Лукич! Я все более-менее понял. Растолковал ты мне и мотивы скрытые, и желания ваши. Но ты и меня пойми. Меня уже раз обманули. Пообещали с три короба, да наврали. Если бы слово сдержали, не было бы сегодня нашего разговора.

Посполитаки кивнул.

— Не удивил. Так себе и рисовал наш разговор. И Завадовскому подсказал. Он сперва меня одного хотел отправить к тебе. Но мне бы ты точно на слово не поверил, хотя я нынче по коммерческой части и слово свое ценю на вес золота. Вместе поехали. И загодя все бумаги подготовили, — Посполитаки открыл бювар для бумаг, который до этого держал под мышкой. Вынул три документа. — Вот твое прошение о переводе. Только подписать. Вот прошение об отставке. Только подписать. А вот приказ о твоем увольнении. Уже подписан. Осталось лишь дату поставить. Ну, как? Теперь поверил?

— Да, — еле выдавил из себя, забирая дрожащими пальцами бесценные для меня документы.

У меня в голове не укладывалось, что вот так, одним щелчком пальца, решились все мои проблемы. Ну, как решились? Проблем осталось море, задач — еще больше. Зато снова с семьей. И через пару месяцев вольная птица! Лети, куда хочешь, Коста!

— Согласен? — на всякий случай уточнил Посполитаки. — Можешь не отвечать. Сам вижу: рад! А я рад знакомству. Надеюсь его продолжить. О, грече, мы с тобой таких дел наворочаем! — я взглянул недоуменно. — Ни слова больше! Приедешь в Екатеринодар, получишь увольнение. Тогда и пошепчемся.

— А вот и я! — раздался задорный голос моей жены от порога. — Только посмотри, кого я к тебе привела?! — Тома осеклась на слове, заметив Посполитаки. — Ой, простите, мы помешали?

— Уже ухожу, мадам! Вы очаровательны! Завидую вашему мужу! — раскланялся старый пройдоха и, пожав мне руку на прощание, исчез, как джин из лампы, исполнитель желаний.

Вместо него палату заполнил собой Илико! Да, да, ворвавшийся в комнату князь был так энергичен, так жизнерадостен и прекрасен, что, казалось, заполнил собой все пространство.

Мы обнялись.

— Немедленно объяснитесь! Что за заговор?! Что все это значит?! — я не смог удержаться. Слишком все было неожиданно и великолепно!

— Казаки были? — тут же уточнил Илюша.

— Еще какие! Сам Заводовский.

— Я, брат, такое дело провернул… Э, Тамара Георгиевна подсказала… Тьфу! Немного волнуюсь. Сейчас тебе все по полочкам разложу.

Я уселся на кровать, приготовившись слушать. Тамара — рядом. Прижалась теплым мягким боком. Приобняла и стала успокаивающе поглаживать меня по спине. Очень кстати. Сердцу хотелось вырваться из груди.