— Представляю, что будет с господами сегодня вечером, когда я им расскажу твой вариант разрешения споров!

— А что тут представлять? Посмеётесь, да и только. И тут же, коли схлестнетесь из-за какой бабы, или опять шутку какую выскажете, так морды бить же не будете? Опять завопите: к барьеру! — Вася сплюнул.

— Ох, Вася! Тебе бы чуток манер еще… Бабы! — Лермонтов опять рассмеялся.

Вася не ответил. Указал на всадников, которых они нагоняли, на Мартынова и Васильчикова.

— Опять Мартынов в черкеске, — ткнул в одного из них.

— Да, он верен себе.

Васильчиков тоже их заметил. Что-то сказал Мартынову и придержал коня. Мартынов кивнул, бросил короткий взгляд на Лермонтова. Михаил Юрьевич, легко улыбнувшись, коротко кивнул в ответ. Мартынов отвернулся, демонстрируя всем видом непрошедшую обиду. Поскакал дальше. Васильчиков, наоборот, не дожидаясь, сам двинулся навстречу Лермонтову и Васе. Уже на подъезде было видно, что он чем-то крайне озабочен.

— Я всю дорогу пытался его уговорить, — не дожидаясь вопросов начал рассказывать.

— И, судя по его грозному взору, он настроен решительно? — предположил Лермонтов.

— Да, Мишель. Решительно. На мировую идти отказывается. И слушать не хочет. Словно его кто-то накрутил.

— Саша, не волнуйся ты так. Уверяю тебя, все разрешится. Встанем у барьера, выстрелим в воздух. Я его знаю. Вечером же будем шампанское пить за успешный исход!

Вася внимательно наблюдал за разговором и за Васильчиковым. Был уверен, что его слова Лермонтова не успокоили, хотя он и попытался выдавить улыбку на беспечное замечание поэта.

— Надеюсь, что ты прав! Нагоню, попробую еще раз убедить!

Васильчиков готов был уже дать коню, когда Вася не выдержал, влез.

— А из чего стреляться-то будут?

Васильчиков с удивлением взглянул на Васю. Потом на Лермонтова. Тот кивнул с улыбкой.

— Из Кухенройтера. Лепаж не нашли.

Потом бросился нагонять Мартынова.

— Что? — Лермонтов заметил, как изменился в лице Вася, после того, как услышал о выбранном оружии.

— Да вы совсем охренели, что ли?! — Вася не сдержался.

— Что не так на этот раз, Вася?

— Что не так?! Да ведь этой нарезной мандулой можно трех человек стоящих друг за другом навылет прострелить!

Лермонтов стал набирать воздух. Потом начал откидываться в седле. Расхохотался. До слез.

— Как, как? — никак не мог спросить сквозь непрекращающийся смех. — «Мандула»? Ох, Вася! Ох, я до барьера не дойду. Прямо вот сейчас умру от смеха!

Наконец, справился.

— Даааа! Сам придумал?

— Сам, сам! Вы мне объясните, зачем вы такое страшное оружие выбрали?

— А какая разница?

— Какая? — хотел Вася ответить по-простому, что «один еб…т, а другой дразнится», да сдержался. — А та, что, если пуля из этого пистолета хоть краем вас зацепит — все разворотит. Такую дыру проделает, что, считай, форточку в человека поставили!

— Нет, Вася! Без сомнений, ты сегодня — главный поставщик занимательных слов и образов! Определенно, вечером прославлю тебя в нашем круге. Твоя «мандула» и «форточка в человеке» войдут в историю!

«Да, до вечера еще дожить надо, Михаил Юрьевич», — чертыхнулся Вася про себя.

— И ты тоже перестань волноваться. Говорю же: выстрелим в воздух оба. Лучше посмотри туда.

Лермонтов указал на вершину горы, к которой они подъезжали. Посмотреть было на что. Громадная, тяжелая, чернее черного туча быстро надвигалась на неё.

— Ливанёт, мама не горюй! — покачал головой Вася.

— Знаешь, что бы написали в таком случае охочие до банальных сравнений?

— Что?

— Ну, те, кто поспокойнее, написали бы примерно так, — Лермонтов даже чуть поднял руку, изображая этого «спокойного» — «казалось, что сама природа призывала всех одуматься и отменить это безумство!»

— А кто погорячее?

— Кто погорячее? — Лермонтов прищурился. — Ну, они напишут, что «Казалось, что сама природа уже начала оплакивать великого поэта!» Пассаж в духе Марлинского.

Тут же взглянул на Васю, ожидая его реакции. Вася, вздохнув, покачал головой.

— Типун? — улыбнулся Лермонтов.

— Да побольше! Чтобы рта не могли раскрыть! — пожелал Вася.

— Ладно! — добродушно кивнул поэт. — Хотя, согласись, выглядит, действительно и впечатляюще, и страшно? Может, действительно, это знак? Нет? Тебе не страшно?