Но Герасимов младший молчал. Стоял, словно кол проглотил, и, даже не смотрел на меня.

— Может, расскажешь, в чём меня обвиняют, конкретно? — задал я ещё один вопрос в попытке разговорить парнишку, — а то «экономическое преступление» звучит слишком расплывчато, ещё этот гриф секретности.

И снова мимо. Ноль эмоций.

— Ладно, — пожал я плечами, ощущая, как техника мертвеца спадает, и мной овладевает мандраж, — тогда сам выясню.

Достал инфопланшет и отписал Ерастову. Ответ пришёл тут же. Потратил мину пять на чтение и заметил, что Герасимов младший внимательно за мной наблюдает.

— Тут шахматы есть, — я помахал коммутатором в воздухе, — сыграем?

Парень не ответил. Лишь снова отвернулся. Что ж, нет так нет. Я отложил гаджет в сторону и задумался.

Если кратко, то я получил приказ сидеть в допросной и не отсвечивать. Выполнять распоряжения Герасимова.

Если же говорить более развёрнуто, то ситуация, прямо скажем, не очень. Группа прикрытия выявила и захватила несколько орденцев на моём пути (ниндзя, блин, даже шума не было). Выжило всего двое, и сейчас велась работа по вытягиванию информации.

Более того, Меньшов и Растеряшев не смогли понять, кто принял ордер Вягеля и спустил его Герасимову. Следы, как в воду канули. Это означало только одно, кто-то в СБФ тоже работал на орден, и наше командование разворачивало сети для ловли крупной рыбы.

Ну, что сказать. Рыба действительно огромная, из штаба. Других идей в голову просто не приходило. Так что, пусть ловят. Удручало только, что приманка — это я….

Ну и самое главное. Ордер настоящий, и дело, как и моя вина, тоже настоящие. На попытку узнать, в чём там суть, Ерастов ответил кратко: ' Растеряшев пытается придумать, как быть. Детали Герасимов объявит. Не отсвечивай, переночуешь в камере'.

Отличная новость, ничего не скажешь. Прямо шикарный букет событий выходит. То с Фадеевым поругался, мутный тип, не понятно, чего от него ждать. То Ариафин ушёл из отряда, не понятно почему. То арест. Ничего не упустил? А, ещё под дождь попал и промок до нитки, но это мелочь в сравнении с остальным.

— Нда, — протянул я вслух, — а утро, ведь, только недавно началось. Правду говорят, понедельник день тяжёлый.

— Сегодня вторник, — поправил меня Герасимов младший.

Посмотрел на него, но он не стал продолжать беседу. Снова отвернулся.

Да и фиг с ним. Лучше подумаю, где я нагрешил? А правда, где? Тем более экономически. Что я такого сделал? Может, мои счета взломали? И, что это вообще значит: «Растеряшев пытается придумать»? Неужели всё так серьёзно?

Отогнав панику, снова взялся за инфопланшет. Проверил банковский счёт, последние операции. Всё в порядке. Тогда что? Может, меня подставили? Сделали на меня счёт где-то в другом банке и перевели туда мутные деньги? Или ещё какие махинации сделали? Хм, это можно узнать только одним способом.

Набрал поверенного, но Рэувэн Сигал не отвечал. Тогда написал ему сообщение, с просьбой проверить всё, что только можно и прислать мне адвоката. Ну а что, если дело настоящее, то и адвокат понадобится. Тем более, если там подстава. С юристом мы легко докажем мою невиновность, и всё быстро закончится.

Только я сделал всё, что мог. Пришёл к согласию со своим разумом и успокоился, как замок на двери пискнул и загорелся зелёным.

Дверь распахнулась. В допросную, злой, как собака, которую дразнили целый год, резко вошёл Герасимов старший. Посмотрел на меня и оскалился:

— Так много людей о тебе печётся, — он встал напротив меня и, достав из отворота кителя папку, оглушительно хлопнул ей о стол, — но никто не сможет помочь.

Возможно, он хотел меня напугать. Заставить сомневаться в себе и друзьях. Подорвать веру в их возможности. Положиться на себя и только на себя.

Что ж, он, хоть и отчасти, но достиг своих целей.

Хлопок о стол, как выстрел на старте, оборвал во мне что-то хорошее. Спугнул ту часть меня, которая рассчитывала на друзей и командную работу. Надеялась на других.

Она, эта часть, забилась куда-то в угол моего разума. Пискнула что-то возмущённо, про «своих не бросают» и заткнулась.

Да, своих не бросают. И я не брошу. Никогда. Но здесь и сейчас я один на один с противником. И пусть надежда теплится где-то в глубине сознания, но здесь и сейчас я обязан быть во всеоружии. Не лежать кверху лапками и ждать помощи, а теснить врага, защищаться и нападать. Чтобы товарищам, когда они придут на помощь, оказалось нечего делать, либо, если я паду, оставалось всё закончить лёгким движением руки.