— Хватит о грустном, — сказал Хиро. — Давайте-ка я расскажу вам о реакции водорода с…

— Нет, пожалуйста! — взмолилась Кэтти. — Я хочу послушать Ходжа!

— Господи помилуй! — воскликнула Кими. — Да ты только этим и занимаешься. Я думала, надо сделать перерыв, чтобы тебе вконец не надоело.

— Скоро она выйдет за него замуж, — возвестил Хиро. — Уж тогда бедняге не дадут под предлогом беседы читать лекции.

Кэтти густо покраснела. Я засмеялся, чтобы как-то снять неловкость. Кими проговорила:

— Свахи нынче не в моде, ты отстал от времени, Хиро. Боюсь, ты до сих пор уверен, что женщина должна почтительно следовать за мужем в двух шагах позади. А на самом деле Соединенные Штаты — единственная страна, где женщины лишены права голоса и не могут входить в состав присяжных.

— За исключением штата Дезерет, — напомнил я.

— Это всего лишь приманка. Мормоны дали нам равноправие, потому что им вечно не хватает женщин.

— Я слышал иное. Мормоны — сами они называют себя Святыми Наших Дней

— стали одной из наиболее благополучных социальных групп в стране. Женщины из года в год стремились к ним, там легко выйти замуж. А все филиппики насчет полигамии — завистливое вранье мужчин, которые не пользуются у женщин успехом.

Кэтти глянула на меня и тут же отвернулась.

Я долго гадал потом, о чем она думала в этот миг. О том, с каким гневом Барбара накинулась бы на эту мою поправку? Или о том весеннем дне? Или о том, что пятью минутами раньше ляпнул Хиро?

Я сам думал об этом.

Еще я думал о том, как легко вписалась Кэтти в паши уютные посиделки с Агати и как непохожа она на Барбару даже в этом; жутко и представить, в каком напряжении находились бы все, очутись здесь Барбара. Барбару можно было любить, или ненавидеть, можно было испытывать к ней неприязнь и, наверное, даже можно было оставаться к ней равнодушным; одного было нельзя

— чувствовать себя в ее присутствии уютно.

Окончательный выбор — хотя, что такое окончательный? не знаю; и не узнаю уже никогда — определился где-то к концу моего шестого года в Хаггерсхэйвене. В ту пору мы были с Барбарой вместе так долго, как, по-моему, ни разу прежде, и я даже начал прикидывать, нет ли шансов установить некое парадоксальное равновесие, которое позволило бы мне без скандалов оставаться любовником Барбары и при том не утратить радостей, даваемых чистой дружбой с Кэтти.

Когда вражда наша затихала, Барбара начинала подчас рассказывать, как идет работа — хотя, вообще-то, если исключить редкие моменты доверительности, посвящать меня в таинства своей науки было не в ее правилах. Эта форма близости резервировалась за Эйсом, и я отнюдь не завидовал ему уже потому хотя бы, что он более-менее понимал, о чем идет речь, а я — нет. Но на сей раз, видимо, ее так переполняли ее ученейшие переживания, что она не могла сдержаться даже в разговоре с человеком, едва отличающим термодинамику от кинестетики [34] .

— Ходж, — сказала она; обычно серые глаза ее от возбуждения стали зелеными. — Я не стану писать книгу.

— Вот и прекрасно, — лениво ответил я. — Это существенное нововведение. Экономит время, бумагу, чернила. Устанавливает новый академический стандарт. Отныне и навсегда ученые будут становиться известны так: Джонс, который не написал «Теорию приливных волн», Смит — несочинитель «Газа и его свойств», или Бэкмэйкер — несоставитель «Геттисберга и после».

— Дурачок. Я лишь имела в виду, что не хочу потратить жизнь только на то, чтобы сформулировать теорию. Потом придет кто-то другой и все равно воплотит теорию в практику. Мне представляется более разумным показать то, что мне удалось открыть, воочию, а не писать об этом.

— Ну, разумеется. Показать воочию… что?

— Космическую субстанцию, разумеется. А о чем, по-твоему, я с тобой толкую?

Я попытался припомнить, что она рассказывала об этой своей субстанции.

— Ты хочешь сказать, что собираешься превратить материю в пространство, или что-нибудь в этом роде?

— Что-нибудь в этом роде. Я намерена выразить материю-энергию через пространство-время.

— Ох, — сказал я. — Уравнения, формулы и прочие закорючки.

— Я тебе только что сказала, что не собираюсь писать книгу.

— Но как… — я запнулся, пораженный догадкой. — Ты собираешься… — И снова запнулся, не в силах подобрать слово. — Собираешься построить машину, которая будет двигаться во времени?

— До чего же варварски у тебя это звучит. Но для непрофессионала ухвачено довольно верно.

— Как-то раз ты сказала мне, что ты — теоретик. Что ты не какой-нибудь там примитивный механик.

— Я им стану.