Шрифт:
— Сказано поистине с рыцарской учтивостью. Тебе суждено стоять подле королей, Ходж. Но это, как я понимаю, предложение?
— Да, — помрачнев, ответил я. — Если ты соблаговолишь принять его к рассмотрению. Откровенно говоря, я не вижу, почему бы тебе его не принять.
Положив ладони мне на плечи, она взглянула мне в глаза.
— И я не вижу. Это то, о чем я мечтала с самого начала. Я потому и вспыхнула, когда Хиро Агати вслух сказал о том, чего ожидали уже все.
— Кэтти, — проговорил я. — Кэтти… Ты когда-нибудь сможешь простить меня за потерянные годы? Ты говоришь, что не ревновала к Барбаре, но ведь если бы она и я… то… В общем — прости.
— Дорогой Ходж, тут нечего прощать. Любовь — не деловое соглашение, не судебное разбирательство, где ищут справедливости, и не награда за хорошее поведение. Думаю, что понимаю тебя лучше, чем ты сам себя понимаешь. Тебе никогда не интересно то, что само идет в руки — иначе ты довольствовался бы жизнью в своем… как его?.. Уоппингер-Фоллз. Я давно это поняла, и вполне могла бы, прости мое самомнение, вскружить тебе голову, прикинувшись ветреной. И вполне могла бы удержать тебя, уступив в тот день. Но я знала, что ты будешь куда лучшим мужем, когда поймешь окончательно, что тебе не стоит иметь дела с Барбарой.
Не могу утверждать, будто мне понравились ее слова. Откровенно говоря, я чувствовал, что меня унизили, или, по крайней мере, одернули как следует. Несомненно, этого она и хотела — и легко добилась. Никогда она не бывала беспомощной или вялой.
Да и слова о гаремных привычках отнюдь не объясняли вдруг как с неба свалившуюся после объявления помолвки дружбу Кэтти и Барбары. То, что Барбара этак вот смягчилась по отношению к удачливой сопернице, было совершенно не понятно и, по правде сказать, даже тревожило меня.
Поскольку обе заняты были до предела, вместе они проводили не очень-то много времени, но Кэтти пользовалась всякой возможностью заглянуть в монтажную — так она называла преображенный хлев — и ее искреннее восхищение Барбарой все росло; вскоре мне уже по нескольку раз на дню приходилось выслушивать восторги по поводу гениальности Барбары, силы ее духа и мощи ее воображения. Я никак не мог просить Кэтти отказаться от общества, так недавно казавшегося мне самому наилучшим из возможных, или наложить запрет на имя, которое когда-то шептал со страстью
— и теперь, в общем-то, чувствовал себя дураком. Во всяком случае, не столь значительной персоной, какой следовало бы.
Нельзя сказать, что Кэтти не выказывала надлежащего уважения к моим делам или не интересовалась ими. Я закончил сбор материалов для "От Ченсэлорвилла [35] до конца" — то есть оброс ворохом наводящих на размышления фактов, разгадок причин тех или иных событий, глубоких идей и эффектных выкладок; сей ворох составлял добротную основу для капитального исследования, которое я писал бы не год и не два — а Кэтти была единственным слушателем, на нее я обрушивал все это, по ее реакции прикидывая, как станут реагировать мои будущие читатели. Вчерне первый том был закончен, и мы с Кэтти должны были пожениться, как только я сдам его в печать; мне как раз исполнилось бы тридцать, Кэтти было бы двадцать четыре. Не приходилось сомневаться, что после выхода книги на меня посыпались бы приглашения из лучших университетов Конфедерации, но Кэтти решила раз и на всегда: мы будем жить в таком же коттедже, как чета Агати; да и я был не настолько глуп, чтобы покинуть Хаггерсхэйвен.
35
После кровопролитных боев под Фредериксбергом (середина декабря 1862 г.), когда генерал северян Бернсайд имел безумие раз за разом атаковать в лоб, в штыки, укрепленную позицию южан на правом берегу Раппаханнока, преимущество южан на главном направлении стало очевидным и, казалось, необоримым. Четыре месяца, однако, обе армии простояли, не предпринимая активных действий, разделенные рекой, так как вследствие снежных заносов передвижение крупных войсковых масс стало практически невозможным. Затем сменивший Бернсайда Гукер отчаянными действиями попытался переломить ситуацию. Он всеми силами поднялся вверх по реке, внезапно переправился через нее и попытался застать южан врасплох нападением с фланга. Ли повернул влево к местечку Ченсэлорвилл, возле которого и встретил федералистов. Сражение завязалось 1 мая, и к концу дня правое крыло Гукера было опрокинуто и почти истреблено. Затем, окончательно сломив сопротивление федералистов, Ли переправился через Раппаханнок и двинулся на Вашингтон. Так начался знаменитый поход Ли в Пенсильванию, увенчавшийся в реальности Мура триумфом южан под Геттисбергом, а в нашей реальности — там же и тогда же, в начале июля 1863 года, их роковым, непоправимым поражением, после которого Ли вынужден был начать отход. Проявив необычайное искусство, он отступил практически без потерь — но с этого момента перешел к обороне; как выяснилось, уже навсегда. От Геттисберга до конца.
Из рассказов Кэтти я знал, что Барбаре несладко приходится, особенно после завершения работ по созданию монтажной, когда и началось, собственно, строительство опытного механизма — с несколько излишней таинственностью все именовали его не иначе, как Эйч-Экс-1. Угроза войны во всем создавала дефициты; особенно не хватало таких, что называется, стратегических материалов, как сталь и медь — а на медь Эйч-Экс-1, похоже, был непомерно прожорлив. Меня совсем не удивило, что в конце концов общее собрание со всеми возможными извинениями отказало Барбаре в дальнейших ассигнованиях.
Назавтра Кэтти сказала:
— Ходж, ты ведь знаешь, что Приют не принимает моих денег.
— И правильно делает. Позволь уж нам отдавать Приюту то, что у нас есть, ведь мы все перед ним в долгу. Но с тобой совсем другое дело. Ты должна сохранить независимость.
— Ходж, я хочу отдать все Барбаре. Для ее Эйч-Экс-1.
— Что? Вот глупости!
— Неужели для меня вложить в это дело деньги, с которыми я все равно не знаю, что делать, будет большей глупостью, чем для Барбары или Эйса — вкладывать свое время, свои знания, труд?!
— Да! Потому что у нее — навязчивый бред! А Эйс тоже теряет разум, когда дело касается этой женщины! Если ты отдашь им деньги — будешь такой же сумасшедшей, как они.
Кэтти лишь засмеялась в ответ. А я вдруг с болью вспомнил долгие месяцы, когда чарующие звуки ее смеха, ее голоса были сплющены и глубоко упрятаны страхом. И пристыженно подумал о собственной черствости; пойми я Кэтти раньше, в те дни, когда ее нужда во мне была особенно сильна, возможно, я и облегчил бы ей долгий и мучительный путь выздоровления.