Горечь разлилась внутри меня от его слов. Это не должно было еще меня задевать. Но всё равно задело. — Удивлен, что он вообще купил мне его.

— Он этого не сделал, — мрачно сказал Фокс. — Я проверил его заявления, но все это было чушью собачьей. Он даже подделал квитанцию и отправил ее мне, но, зная твоего папочку, я копнул немного глубже, просто чтобы убедиться, действительно ли в нем есть хоть капля порядочности. Но это не так.

— Ну, это не новость, — пробормотал я. — Я удивлен, что он вообще попытал счастья. Он, должно быть, по уши в долгах, если так усердно работает, чтобы выманить у меня несколько сотен долларов. Так ты сказал ему, чтобы он шел нахуй?

— Нет, — сказал он с озорством в глазах. — Я сказал ему, что ты оставишь деньги в его почтовом ящике в полночь.

Я нахмурился, открыв рот, чтобы спросить, действительно ли он ожидает, что я заплачу, когда он продолжил.

— Я заплатил паре ребят, чтобы они навестили его в это самое время, после того как набил их карманы петардами и заставил пообещать, что они проявят творческий подход.

Из моих легких вырвался смех, один из первых за чертовски долгое время, и Фокс ухмыльнулся. Мой смех вскоре затих, и я опустил взгляд, уставившись на свою ногу и нахмурив брови. — Похоже, я превращаюсь в него, не так ли? Кривая нога, длинные волосы, и все думают, что я мудак. Мне еще нужна деревянная трость, пустой прогнивший дом и желтые зубы, чтобы завершить образ.

— Эйс, — вздохнул Фокс, качая головой, его глаза горели невысказанными словами и, если я не заблуждаюсь… сожалением. У него перехватило горло, затем он опустил взгляд и направился к двери, но прежде чем он успел уйти, я выдавил из себя «спасибо» за еду, и он оглянулся на меня с напряженным выражением лица. Что-то промелькнуло между нами в тишине, это было похоже на извинение, но я не был уверен, мое оно или его. Затем он ушел, и дверь захлопнулась. Я машинально пошёл за ним, ковыляя на костыле и чертыхаясь, когда нога начала ныть. Ей совсем не нравилось, сколько времени я провёл на ногах сегодня. Я добрался до двери, сердце бешено колотилось, пока я проверял, что она не заперта, и тяжело выдохнул с облегчением.

Я съел свою еду и сел на кровать в тишине, напрягая слух, чтобы услышать остальных внизу, но их голоса теперь не доносились до меня. Я ненавидел, когда не мог их услышать. Ледяные пальцы начали пробираться под мою кожу, находя мое сердце и сильно сжимая его. Я сосредоточился на комнате вокруг меня, напоминая себе, что я дома, в пространстве, которое я знал как свои пять пальцев. Но почему-то сегодня это не помогало. Запертый в тюрьме Шона, я чувствовал жуткое спокойствие, безразличие к своей жизни. Но за ее пределами я понял, что он нанес мне глубокий урон, от которого я не мог исцелиться. Такие повреждения оставил на мне мой отец, те, которые никто не мог увидеть.

Шум в моей голове нарастал до оглушительного рёва. Я сжал волосы в кулаках, стиснул челюсти и пытался прогнать тьму одной лишь силой воли. Но она уже была частью меня, текла в моей крови. И когда бы она ни накрыла меня теперь, я буду разорван ею на куски. Моим отцом, Шоном, мной самим. Все мы были создателями моего разрушения, а я — его продукт.

Мягкий голос окликнул меня, пронзив лучом света мою тьму. Её руки легли мне на лицо, а большие пальцы провели по щекам.

— Чейз, посмотри на меня, — потребовала она, когда мое сердце бешено забилось, и мне удалось сделать так, как она просила.

Я обнаружил, что смотрю на самое завораживающее создание, которое я когда-либо видел, и тьма внутри меня начала отступать, голоса затихали, пока я не смог слышать только свое судорожное дыхание и чувствовать жгучий, отчаянный голод по этой девушке. Девушке, которую я когда-то винил во всех неудачах в своей жизни. Но я все это время был виновником.

— Извини, — сказал я, но это вырвалось на тяжелом вдохе, который застрял у меня в легких, и выражение ее лица говорило о том, что она ничего не расслышала.

— Ты в порядке, чувак? — Спросил Джей-Джей откуда-то рядом, и я кивнул, когда руки Роуг покинули мое лицо.

— Я в порядке, — пробормотал я, меня охватил стыд из-за того, что они застали меня посреди чертового срыва.

Я потянул себя за волосы, откидывая их на изуродованную половину лица, и Роуг нахмурилась, протягивая руку, чтобы снова попытаться убрать их, но я поймал ее запястье тисками, с рычанием на губах.

— Не надо, — предупредил я.

Ее губы приоткрылись, и напряжение пронеслось в воздухе, разделяющем нас, говоря о гневе, который жил между нами до того, как Шон овладел мной. Теперь я уже не винил ее в своих проблемах, но сомневался, что она простила меня за то, что я оставил ее на том пароме. И нас таких двое. Но откровенный разговор об этом сейчас казался довольно бессмысленным, когда я собирался вскоре покинуть это место навсегда. Что вообще можно было сказать? Она увидела мое истинное лицо, и ей не понравилась палитра. Мне оно тоже не нравилось, но если бы мы начали вдаваться во все мои сожаления и в то, что я предпочел бы изменить в себе, мы бы застряли здесь, составляя список на столетие.

Джей-Джей встал на колени на кровати, убирая мои пальцы с запястья Роуг, и они обменялись взглядами, как будто передавали что-то телепатически друг другу. Она едва заметно кивнула, и я нахмурился.

— Роуг хочет подстричь тебя и побрить, брат, — сказал мне Джей-Джей, но в его глазах мелькнула какая-то хитрая затея, которую я не понял.

— Я в порядке, — пробормотал я. — Это помогает скрыть шрамы.

— В этом и проблема, — вмешалась Роуг. — Мне нравятся твои шрамы, но этот бомжеватый вид… Ты уже конкурируешь с Карнавальным Биллом. — Я вспомнил того бездомного, что слонялся на «Карнавал-Хилл», с его растрёпанными длинными волосами и безумным взглядом. Чёрт.