— Смешно. Даже не представляешь как. Про черта.

Я взялся за ручку и дернул створку на себя. Естественно, против моей силы патологоанатом был как щенок против матерого пса. Створка отлетела в сторону, едва не выкинув хозяина квартиры на лестничную клетку.

— Спасибо за приглашение. — Улыбнулся я Степану, мотыляющемуся на родной двери, а затем спокойно вошел в квартиру

Маркова ждать не стал, сразу направился в комнату. Она здесь была одна. Унылая обстановка в виде старого дивана, старого шкафа, старого телевизора и кресла, тоже старого.

— Ну жесть, конечно…

Я обвел взглядом спальню и решил, что не готов провести даже пять минут в атмосфере, которая напоминает чью-то закономерную смерть. Честное слово. Вот прямо не хватало древней старушки, чтоб она лежала посреди этого «великолепия», сложив руки на груди. В комнате даже пахло специфически. Старостью, убогостью и тоской. Не удивительно, что у Маркова такая аура. Я бы на его месте тоже впал в депрессию.

Пришлось покинуть комнату и топать в кухню. Не могу сказать, что здесь было намного лучше, но хотя бы пахло чем-то жареным, а не похоронами.

На столе, прямо в центре, наблюдалась сковорода с картошкой, рядом — открытая бутылка водки и тарелка, на которой горкой лежали маринованные огурчики.

— Бухаешь… — Я покачал головой с осуждением и поцокал языком.

Не то, чтоб меня волновал моральный облик Степана, но сильно не хотелось бы видеть, как он сдохнет от какого-нибудь цирроза печени. Особенно, когда его персона, судя по всему, имеет значение. Пока, правда, не ясно, какое именно, но эту временную проблему я решу.

— Что тебе надо? — Марков прошел вслед за мной, взял табурет и уселся на него, демонстративно уставившись в мою сторону вызывающим взглядом.

— Хочу чтоб ты рассказал о себе все. Вообще все. Только коротко, в двух словах. Боюсь, у нас не очень много времени для приватной беседы. Есть подозрение, скоро могут появиться еще гости.

— Ты больной? — Патологоанатом вопросительно поднял брови. — Что значит, рассказать все? Мне тридцать пять лет. Это — во-первых. Во-вторых, с какого перепуга я вообще должен исповедоваться хрен пойми кому.

— Слушай… Ты странный…

— Я?! Я странный? — Марков громко и нервно рассмеялся. — Это говорит человек, который менее суток назад был совершенно, возмутительно, безвозвратно мертв, а потом как ни в чем не бывало встал и уехал на велосипеде?! Человек, о чьем присутствии вдруг внезапно забыл весь персонал больницы? Я как идиот рассказывал ментам о сыне Забелина, но каждый из моих коллег, опроверг эти рассказы. Мол, не было никаких сыновей.

Я садиться не стал, потому как табуретки не внушали мне доверя. Стоял возле стены, изучая Маркова сверху. Любопытно, что гадский паук где-то прятался. Я даже хотел позвать его. Цып-цып или кис-кис. Прежде не приходилось встречаться с разумными метками, даже мне. Но эта восьмилапая сволочь может не отозваться. Метку ставил не я. Постороннему Падшему она не подчиняется.

— Закончил истерить? — Поинтересовался я у патологоанатома, когда он замолчал. — А теперь еще раз. Расскажи мне все о себе. Важные этапы. Может, какие-то особенные моменты. С тобой точно что-то не так.

— Да пошел ты…

Вот это он, конечно, зря. Я и без того был на взводе, а тут еще смертный со мной говорит в подобном тоне.

— Ну ладно, Марков С. А. Была надежда, что мы с тобой найдём общий язык. Не нашли. Значит, буду действовать более привычными способами.

В ту же секунду я метнулся к столу, на котором кроме тарелки, картошки и водки лежал нож, схватил его и резко вогнал Маркову в ногу. Потом еще двинул им вперёд-назад, чтоб рана вышла приличная. Ничто так не способствует откровенности смертных, как угроза их жалкой жизни.

— А-а-а-а-а! Ты охренел?! Ты больной? — Заорал Степан не своим голосом.

Он смотрел на нож в ноге круглыми, охреневшими глазами и мне кажется, не мог поверить в реальность происходящего. Чтоб человек наверняка убедился, что это все не сон, я снова схватил нож и дернул его из стороны в сторону.

— Твою мать!

Голос Степана взлетел вверх на целую октаву. Он попытался вскочить, но это была не самая лучшая идея. Когда в твоей ноге торчит острая хрень, лучше не делать резких движений.

— Давай. Слушаю. Быстро, в двух словах, какие странности происходили с тобой за тридцать пять лет?

— Сволочь! Иди к черту! Не знаю! Я родился в деревне. Рос с дедом. Дед все время называл меня отродьем. Говорил, мать нагуляла. Матери не знал. Сука! Я истекаю кровью!

— Если бы ты не истекал кровью, то не был бы так разговорчив. Так что не стесняйся, истекай ею больше. Тогда мы, глядишь, из детства перейдём в юность.

Я потянулся снова к ножу, торчащему из ноги патологоанатома, но в этот момент мое демонское чутье настороженно вскинулось. Кто-то поднимался по лестнице. Не думаю, что это соседи. Мне было бы глубоко на них плевать.