Вероятно, тон мой был в должной мере зловещим, и оба сидевших передо мной человека поняли, что я не шучу. Поэтому тут же замолчали, синхронно кивнули и тем самым дали мне понять, что с условием договора согласны и шуметь не будут. И это было именно то, что нужно, чтобы максимально корректно разобраться в сложившейся ситуации.

Решил вернуться к прерванной из-за экспроприации винтовки теме.

— Так что ты там, Роман Петрович, говорил про машину, на которой я с Воронцовым выбирался из больницы Троекуровска?

— А то и говорил, что враньё всё это, — насуплено произнёс тот, поглаживая разбитый нос.

— Конкретней!

— Да куда конкретней-то?! Неужели непонятно, что вам специально подогнали к больнице грузовик, чтобы было на чём уходить из города?

— И подставили под нож своего солдата? Водителя-то нам пришлось ликвидировать, чтобы завладеть транспортным средством.

— Да что для них обычный солдат вермахта? Тьфу и растереть. Им главное было хорошую легенду создать — железное алиби должно было получиться! Вот и оставили вам и солдата и пленённого вами потом майора. — Апраксин вздохнул и стал мне втолковывать мягким тоном, как будто бы объяснял несмышлёному ребёнку. — Сам-то ты подумай, Алёшенька, ну спрашивается, с чего бы это в прифронтовой полосе машина с офицером и без охраны ездить стала? Помнишь, как вы её грузовиком протаранили? А откуда та машина там взялась? Ты себе этот вопрос не задавал? А напрасно. Если бы задал, то уже давно бы ответ получил — всё это спектакль был.

Я попытался напрячь память, вспоминая те действительно странные и драматические события. Ночь, дождь, машина и…

— Там же ещё охрана была — мотоцикл с экипажем, — словно прочитал мои мысли диверсант, носящий чужую фамилию Воронцов. — Так что машина была не одна.

Но Роман Петрович легко парировал этот аргумент.

— Разве это охрана — два человека? Да такого в прифронтовой зоне быть не может!

По всему получалось, что Апраксин говорит вполне логично. Воронцов действительно в те дни убедил меня в том, что мы знаем друг друга. Вот только…

— А как же поле, по которому мы пробирались? Мы при этом подвергались нешуточной опасности. Там же немцы по нам стреляли. Легко могли попасть и убить, — напомнил я о логической нестыковке.

— Ага. Стреляли, — согласно закивал Апраксин и хохотнул. — Только стреляли они не в ту сторону, где были вы. А совсем в другую. Сам вспомни.

И вновь пришлось вспоминать мой бой с бронетранспортёром. Ночь, грязное поле и ползущие по этому полю выходящие из окружения красноармейцы. А по ним раз в полчаса работает пулемёт. И что интересно, он ведь действительно не стрелял в ту сторону, где впоследствии пробирались мы. Получается, он давал возможность немецким диверсионным группам беспрепятственно преодолеть расстояние от леса до реки, чтобы, используя всеобщий хаос и панику, дать им возможность успешно внедриться в ряды отступающих войск Красной армии. При сопоставлении всех этих фактов получалась единая логическая цепь. Вот только всё равно где-то в душе мне совершенно не хотелось верить в то, что Воронцов и Садовский враги.

Не переставая следить за сидящими на бревне, спросил Апраксина:

— А как же быть с теми боями и сражениями, в которых мы участвовали плечом к плечу? Ведь все рисковали собой. И те, кого ты обвиняешь, тоже. И умереть они могли в любой момент, как и мы с тобой. Разве это похоже на действие немецких шпионов?

— А куда им было деваться-то? Работа у них такая — жизнью своей рисковать. Но выжить они, конечно же, тоже хотели. Вот и использовали нас с тобой в своих интересах, как могли. А уж когда узнали, что ты так лихо управляешься с винтовкой, то вообще посчитали, что им с тобой повезло, потому как шансы на выживание у них резко повысились.

Воронцов поморщился.

— Что за бред ты несёшь, Роман?! Мы же немцев вместе убивали, причём не одного-двух, а в больших количествах. Зачем нам, по-твоему, самолёты и танки немецкие нужно было уничтожать, раз они нам свои?

— От вашего брата всего можно ожидать! — поморщился Апраксин, и, чуть подавшись вперёд, доверительно сказал: — Говорю тебе, Ляксей: это они алиби себе выстраивали. А заодно просто со смертью играли. Острых ощущений им захотелось. По всей видимости, авантюристы — любят нервы себе пощекотать, — он безнадёжно махнул рукой. — Вишь, какие хитрые диверсанты нам с тобой попались, — кивнул на винтовку у меня в руках и спросил: — Ну что ты в меня-то целишься? В него целься. Он враг.

— Красноармеец Апраксин, перестаньте говорить бред! — в сотый уже раз зарычал Воронцов и попытался встать. — Пора заканчивать эту комедию!

— Сиди, товарищ лейтенант госбезопасности, — тут же я махнул в его сторону винтовкой. — Я ещё ничего не решил.

— А что там ты с ним решать-то собрался, Ляксей? Он враг! Его застрелить надо и вся недолга! — злобно проговорил Апраксин. — Не застрелишь, так он застрелит и тебя, и меня.

— Не слушай его, Лёшка! Он с ума сошёл или сам вражеский шпион! — озвучил свою линию бывший Воронцов. И, показав рукой на бездыханное тело четвёртого члена группы, сказал: — Видишь, чего он натворил? Он же нашего товарища убил! Бездоказательно!

— Что, своего камрада пожалел? — тут же принял вызов Апраксин. И вновь обратился ко мне. — Ляксей, ты меня слушай. Я правду говорю. У меня доказательства есть.

— Нет у тебя никаких доказательств. Нет и не может их быть! Алексей, он всё врёт! — тут же вступил в перепалку Воронцов.

В голове у меня продолжался хаос, который эти двое очень усугубляли своими воплями.

Пришлось рыкнуть.

— А ну, тихо! А то сейчас в обоих стрельну! Я, кстати, вас уже предупреждал, что тот, кто больше всех орёт, тот, очень вероятно, и получит пулю между глаз, — те сразу замолчали, и я обратился к Апраксину: — Про какое доказательство ты говоришь?