Его палата больше походила на элитную квартиру: огромные окна, холодильник полный самой разнообразной и главное натуральной еды, нашлось даже сырое мясо, были и приготовленные блюда. Здесь вообще ничего не напоминало больничную палату, разве что дверь которую можно было открыть только снаружи намекала пилоту, что не всё так гладко как кажется. Андрей прилетел сюда около двух часов дня, а сейчас было больше десяти вечера, он не ел и не пил, при виде еды голод даже немного приглушил тревогу, вроде бы бьющую без очевидных на то причин.

Поел, помылся, с досадой обнаружил, что нет ничего похожего на компьютер или телефон, чтобы посмотреть карту, установить хотя бы примерно где он находится в этом городе и как с него смыться, потому что голова не желала думать ни о чём кроме побега. Он с надеждой посмотрел на крупную решетку вентиляции, кажется он сможет пролезть там.

Всё таки усталость дала о себе знать, но скорее не физическая, а моральная, накопившаяся то ли за день, то ли за все эти годы. Не такого ожидал Андрей по прибытии.

Он разогрел себе еду из холодильника, закинул постирать все свои вещи, при этом нож решил оставить в куртке, ведь опасался, что в номере установлены камеры которых он не видит, так что лучше пусть его единственное оружие пока остаётся незамеченным. Стирка и сушка закончились даже раньше того как он доел свой ужин, понадобилось минут пятнадцать. Он совершенно не понимал, что именно написано рядом с сенсорными кнопками, но благодаря изображениям рядом с ними, вот, натыкал, то что было нужно.

Космонавт походил по огромной комнате, которая вроде бы была его палатой, это же клиника, ничего интересного здесь не обнаружилось. Погасив везде свет Андрей остановился возле огромного окна заменяющего собой четвёртую стену, смотрел на слабо освещённый город, лишь трассы которого сейчас иногда были заметны между высоченных домов, расположенных симметричным узором, словно частые транзисторы и конденсаторы между дорожек микросхемы. В голове крутились мысли о том как жаль, что не получилось найти какую-нибудь металлическую палку, всяко лучше было бы защищаться от охраны которая точно его настигнет, ведь хоть и через вентиляцию, неизвестно куда ведущую, он решил бежать отсюда. Конечно, ему вроде бы ничего не угрожает, но в голове не умолкают сирены, заставляющие сейчас пойти в ванную комнату и снять решётку защищающую, как Андрей надеялся, выход на свободу. Сняв пластиковую накладку он обнаружил за ней точно такую же металлическую, так ещё и закрепелённую с помощью винтов, никаких отвёрток в квартире-палате, естественно, ранее обнаружено не было, но голову осенила мысль, что в кухне которая, в общем-то, никак не была отделена от основной комнаты, валялись несколько маленьких чайных ложек. Андрей сбегал туда-обратно и начал выкручивать крепёж с плоскими головками, а они хоть и не очень легко, но к его счастью, поддались, и дело пошло.

Сам не зная зачем, он не бросал винтики куда попало, а складывал их к себе в карман.

Решётка снята, поставлена аккуратно рядом с пластиковой накладкой, конечно же и чем их можно было закрепить снова, словно для рабочих которые это всё будут ремонтировать Андрей оставил на раковине. Разве что не промыл их, а порыв был.

Космонавт залез в трубу, в которой тяжело было бы шевелиться даже человеку поменьше него, а тут ещё и мускулатура после после полёта была в лучшем состоянии чем когда либо. Андрей начал кое-как, можно сказать змеиными движениями, двигаться вперёд.

Он, хоть и запер дверь в ванную, но понимал, что это мало кого остановит, даст ему максимум секунд тридцать, но лучше с ними, поэтому и решил выбираться сюдой, а не через вентиляцию прямо в комнате. В трубе не было видно ничего, он полз вперёд пока ползётся, надеясь, что не просто упрётся в тупик, а найдёт какую-то развилку. Словно назойливый комар подлетает к уху и где-то исчезает, чтобы через несколько секунд вернуться, ему в голову влетали мысли о том, что не надо было рыпаться, а сидеть в номере, потому что здесь он вот-вот застрянет и сдохнет, ведь ползти назад, как он уже выяснил, не получится. Сколько он здесь уже движется по паре сантиметров за одно движение: полчаса, час? Андрей уже не считал, воздуха не хватало, а собственный пот щипал глаза, если сначала пилот Кальмара старался не производить никаких звуков, то теперь уже кряхтел совершенно не стесняясь быть кем-то услышанным и обнаруженным. Где-то в глубине души даже хотелось, чтобы сюда прибежала охрана и помешала его побегу, потому что с каждым новым движением глупость данной затеи становилась всё более очевидной. Кажется даже силы кончаются, снова попытка поползти назад, но ничего не получается, мешает одежда, он почему-то скользит только вперёд, а преодолеть это сопротивление уже не хватает мощностей организма. Андрей зачем-то плюётся, то ли от злости, то ли от страха, толкает себя опять но остаётся на том же месте. Хочется ударить в жестяную стенку кулаком, но места нет хотя бы просто шевельнуть рукой. Андрей бесится, кричит, без преувеличения бьётся в смеси истерики и озлобленности от того, что мерзкие мысли о смерти в этой трубе всё более уверенно издевательски смеются над ним в его собственном разуме.

Но всё же ему получается успокоиться, пока он хоть как-то перемещается вперёд нужно это делать. И, наконец-то, неожиданно, он не чувствует под своей головой ничего, значит он добрался до какой-то развилки и, судя по всему, это развилка вниз и вверх, Вся его голова теперь висит над пустотой, он видит вверху очень слабый свет, вниз посмотреть сейчас никак не выйдет.

Снова откуда-то появились силы и Андрей толкает себя навстречу, как он надеется, свободе, но теменем упирается в противоположную стенку. Глухой жестяной звук, безжалостно даёт ему понять, что он снова застрял примерно чуть ниже плечей, но теперь мыслей о том, чтобы сдаваться нет абсолютно. Тёплый воздух мчащийся куда-то к небу словно тянет его за собой, он чуть приподнимает голову и вытягивает ещё несколько сантиметров своего тела в перпендикулярно идущую трубу. Долгие минуты подобных учений и он с чудовищной болью понимает что упёрся лопатками в стенку трубы вентиляции идущей наверх, болит грудь, болит спина, что-то острое и холодное колит в шею сзади, что делать сейчас? Руки по локоть там, тело выше локтя заблокировано здесь, ничего не остаётся, только терпеть боль чуть ли не с вывихом плеча, Андрей сначала извлекает правую руку, потом левую, зато теперь с легкостью близкой к эйфории он подтягивает свою верхнюю часть туловища. Жаль руки скользкие от пота и грязи, не получается хорошо зацепиться за стенки, но ещё чуть-чуть поднявшись он находит еле заметные выступы в стенах, однако их достаточно чтобы упереться локтями, достать из первого ненавистного короба свои ноги и упереть их в такие же выступы пониже. Космонавт чуть ли не орёт от радости, не важно, что радоваться абсолютно нечему, но он не умер там, он без особо труда, по сравнению с предыдущим местом лезет вверх, этого уже достаточно для того, чтобы смеяться, и смех этот не может перебить даже заставляющая кашлять многолетняя пыль. Теперь каждый метр преодолевается намного быстрее. Теперь плохо скользящая при движении назад одежда оказывается спасением для Андрея, тоже самое касается и подошв ботинок, не важно, что где-то сзади на шее очень сильно печёт рана, будто кто-то подсаливает её, хотя очевидно этим занимается собственный пот, чувствуется как по спине сочится слабая тёплая струйка крови, всё это не имеет значения потому что с каждым поднятием нос всё больше улавливает запах свежего воздуха.

Наконец-то Андрей поднимает последнюю решётку, грязные и окровавленные пальцы первыми появляются в этом новом мире, по крайней мере так это всё ощущается. Что первым становится очевидно, так это, что здесь места немного, потому что над трубами вентиляции установлена ещё одна конструкция, видимо для защиты их от дождя. Пилот кое-как с кряхтением, матами, но и счастьем переваливается через ненавистную трубу отползает от защитной конструкции на сколько может далеко. Не имея сил встать на ноги он лежит какое-то время с закрытыми глазами. Не открывая их Андрей встаёт сначала на четвереньки, потом на колени, поднимает голову к небу, он чувствует как холодный зимний дождь ливнем проливается на него, заботливо смывая с лица грязь и кровь, которые смешавшись уже успели стать тонкой корочкой. Сейчас даже дышать приятно, чему он так рад он сам не знает, нет ни улыбки, ни слов, нет даже холода от дождя, потому что после своего приключения он разогрет настолько, что был бы не против дождя даже походнее.