Шрифт:
– Отведите принцессу Антуанетту в ее покои.
Глава 6
Ждать приходится долго.
Элизабет мечется по комнате. Наблюдая за ней, я подумываю сделать то же самое. Но беру себя в руки. Истерикой делу не поможешь, поэтому спрашиваю:
– Кто достал мне тот яд, которым я планировала отравиться, Элизабет?
Размазывая по бледному лицу слезы, фрейлина ошарашенно смотрит на меня. Ее губы дрожат. Понимаю – она и достала. А, если так – то истери, на здоровье. Принц из нас все-равно душу вытрясет.
– Что ты наделала, Анна? – она хватается за голову и задыхается, прижав ладонь к груди.
Я сажусь на кровать – она такая высокая, что мыски моих туфель не достают до пола. Раздумываю. Я точно знаю, что бывшая принцесса выпила яд. Решила бы она насолить Реигану, убив его отца, – вопрос. Ненавидя мужа всей душой, она могла сделать что-то подобное. Но откуда, вообще, пошла эта ненависть?
Не успела я и рта раскрыть, как в мои покои ворвался Реиган. Словно смерч.
Камзол распахнут, ворот рубашки ослаблен, на лбу сверкают капли пота, руки в крови. Костяшки пальцев разодраны – он бил кого-то.
За принцем в комнату входит Алан. Вид у него мрачнее тучи. Он устало вытирает лоб тыльной стороной ладони. На его одежде тоже виднеются брызги крови.
Не к добру все это.
Пока я вспоминаю молитву, Реиган подходит к столу, вынимает из кармана стеклянный пузырек, ставит на столешницу и спрашивает тихо и хрипло, так, что я едва различаю его глухой, полный тихой ярости, голос:
– Откуда это?
Мы все смотрим на пустую склянку.
Алан приваливается плечом к косяку, трет губы и глядит на меня хмуро, исподлобья.
Реиган медленно складывает руки на груди, напрягаясь – рубашка едва не трещит по швам. Его взгляд – черный и злющий – выкручивает жилы в моем теле. Столько ненависти! На меня никогда так не смотрели – как на ничтожество, проблему и самую треклятую сволочь.
– Откуда это, Анна? – нет, не повышая голоса, просто накаляя этот чудовищный взгляд до предела.
– Не знаю.
– Не знаешь? – прищуривает принц глаза, а верхняя губа слегка поджимается. – Подумай еще.
– Думаю – не знаю, ваше высочество.
Реиган прикрывает веки, пожевывает губами – кажется, всеми силами старается сдержаться.
В этот момент раздаются громкие рыдания Элизабет. Она падает на колени и бормочет что-то невнятное. Но сквозь ее всхлипы отчетливо звучат признания: «Я не знала… я думала… Она просила…»
Алан молча отталкивается от косяка, наливает воду в стакан. Он поднимает Элизабет с колен, усаживает в кресло и поит водой. Она при этом едва дышит. А следом он мягко просит ее рассказать все подробности.
– Ее высочество попросила купить для нее яд, – вздрагивает она, – мне стало ее жаль. Она говорила, что хочет воссоединиться со своим любимым, без которого не смыслит жизни. Она сказала, что примет яд сама…
Кажется, мне конец.
Идея с ядом была не самой плохой, если разобраться. А теперь страдай, да мучайся.
– … я не знала, что она… что решит опозорить вас, ваше величество, – трет покрасневший нос Элизабет, – она должна была выпить яд. Но утром она была жива.
Алан вскидывает взгляд на Реигана, а тот смотрит на меня. Все еще смотрит, и ни разу глаз не отвел.
– Кто-то еще знал об этой просьбе? – спрашивает он.
– Я сказала только леди Мирел, камеристке ее высочества, – призналась Элизабет. – Пожалуйста, простите меня. Умоляю, я не думала… я… – ее причитания вновь сменяют глухие рыдания.
Алан морщится и разводит руками, а Реиган приказывает:
– Уведи ее.
Принц возвышается надо мной, словно палач над преступником. И ждет, когда мы останемся наедине. И даже руки свои окровавленные не прячет в то время, как кровь из рассеченных ран бежит по его пальцам и капает на пол. А он не замечает. Бесчувственный он, что ли?
Едва дверь закрывается, он шагает ко мне.
– Значит, хочешь умереть, Анна? – злая усмешка искажает черты его лица.
– Не особенно.
– Три года прошло, а ты все еще помнишь своего генерала? – он со злостью смотрит на меня. – Даже я о нем забыл, хотя он оставил мне шрам на память.
Мотивы принцессы становятся чуть более очевидными. Стараюсь отогнать чувства, непрошено возникающие в душе. Не получается – мне тошно, давит брезгливость. И жалость. И какая-то странная злость. Все вперемешку.