— Ко си ти? — снова спросил он.

— Кто я… Меня зовут Максим. Я — русский.

— Руски? Jеси ли ти Рус? (серб. Русский? Ты — русский?)

Казалось, что больше удивить его, чем я удивил его своими словами, невозможно. Он даже опустил нож, а после и вовсе убрал его за пояс, потом сделал шаг мне навстречу и протянул открытую правую ладонь для рукопожатия.

— Зовем се Богомир. Можеш само рећи Мирко. Срби смо… Црногорци. (серб. Меня зовут Богомир. Можно просто — Мирко. Мы сербы… Черногорцы.)

Глава четвёртая.

Если кто-то обидел тебя — прости его, если можешь. Ибо есть такие идиоты, которые не ведают, что творят. Ну а если не можешь простить, то убей, не раздумывая. Не трать понапрасну ни его, ни своё время…

Ещё одна монетка в копилку добрых дел

Упала, и дай бог, чтоб не напрасно.

И пусть всё получилось не так как я хотел.

Фортуна мне пока что неподвластна.

Но мы её заставим под дудочку плясать.

Мы — русские! А значит — правда с нами.

Привыкли мы всегда, везде и всюду всех спасать

Неважно под какими небесами…

7490 год от сотворения мира.

Где-то в Баварии другого мира.

— Седи поред ватре, пријатељу! (серб. Садись у костра, друг!)

Я понял то, что мне сказал Мирко, только после его жеста рукой. Вот ведь как. Некоторые слова на его языке очень похожи на наши, а когда они все вместе, ничего не понятно. Но судя по жесту, он приглашает мне присесть у костра. А я не против. Присел на землю. Протянул руки к огню. Хорошо. Приятное тепло разлилось по всему телу. Только теперь я понял, что блуждая в тумане, словно ёжик из мультика, впитал себя всю влагу из окружающей среды… А влажная одежда — не самая лучшая форма для путешествий. Но присев у костра, я чуть не получил нервное расстройство от одуряющего запаха.

Запах жаренного мяса уже давно щекотал мне ноздри, а сейчас терпеть его и вообще никаких сил не осталось. Нет… Я-то сам сдерживался как мог. Приличия соблюдал. Но мой живот меня выдал. Он заурчал так громко, что звуки, издаваемые им, услышали, наверное, не только эти двое, но даже и спящие на деревьях птицы.

— Јеси ли гладан, пријатељу? (серб. Ты голоден, друг?)

— Да. Голоден.

— Узми га! Ово је укусно месо! (серб. Возьми! Это вкусное мясо!)

Мирко протянул мне насаженное на прутик мясо. Я не стал долго раздумывать, и тут же вгрызся в него зубами, урча от удовольствия. Кусок исчез в мгновение ока.

— Что это было за мясо? — спросил я. — Есть ещё?

Похоже, что он прекрасно меня понял, и протянул мне новый кусок.

— Ово је гопхер. (серб. Это — суслик.) — пояснил он.

— Гопхер? — переспросил я.

— Да. Гопхер. — подтвердил он мне.

Но видя мой недоуменный вид, он поискал что-то в темноте, и показал мне ещё одну, неразделанную пока ещё тушку.

— Гопхер.

«Грёбанный Экибастуз. Это же суслик. Полевой грызун, мать его. Практически, большая крыса.» — подумал я и с аппетитом вгрызся во второй кусок, быстро прикончив и его.

— У нас этого зверька называют — суслик.

Богомир слушал меня очень внимательно.

— Суслик? — спросил он, снова показывая мне тушку.

— Да. — подтвердил я.

— Гопхер. — проговорил он, а потом добавил. — Суслик.

— Да. Суслик — гопхер.

— То је јасно. (серб. Понятно.) — улыбнулся он.

Только теперь, утолив свой первый голод, заморив, так сказать, червячка, я обратил внимание, на девочку, что сидела по другую сторону костра. Коротко стриженная. Хотя слово «стрижка» к её причёске никакого отношения не имело. Её русые волосы были грубо обрезаны клоками. Похоже, что это кто-то сделал тупым ножом. И при этом, этот кто-то о парикмахерском ремесле ничего и никогда не слышал. На вид ей можно было дать лет тринадцать-пятнадцать. Хотя я могу и ошибаться. Она была худая и чумазая. Её лицо… Его наискось пересекал багровый рубец, а левый глаз скрывала грязная тканевая повязка.

Микро заметил моё внимание к девочке и тут же представил её.

— Ово је моја сестра Мирослава, али може да се зове и Мирка. (серб. Это моя сестра Мирослава, но её тоже можно звать Мирка.)

Я поднял руки, как бы сдаваясь.

— Богомир. Я так запутаюсь. Ты Мирко и она тоже Мирка. Можно я буду тебя называть Мирко, а её — Слава.

Свои слова я подкреплял жестами, указывая то на парня, то на его сестру. Мирко поглядел на сестру. Похоже она тоже меня поняла. Его взгляд как бы спрашивал её: «Ты не против?» В ответ она просто повела плечами, как бы соглашаясь. Или просто говоря, что ей всё равно.

— Може. — сказал мне Мирко.

— А что с твоей сестрой? — спросил я его. — Почему у неё повязка на глазу?

Парень посмурнел. Он был ненамного старше меня. Лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Но сейчас он вдруг стал выглядеть очень взрослым и серьёзным.

— Има повезе на очима јер су је бичевали… Око више не види. (серб. Повязка у неё на глазу, потому что её ударили плетью… Глаз больше не видит.)

Не знаю, что меня дёрнуло за язык, но я тут же спросил.

— Могу ли я посмотреть её глаз?