– Добрый вечер, – проговорил он, заходя в бар и прозрачным взглядом скользнув по Эмме. – Пива налейте и вискаря. Только односолод какой-нибудь.

– Какой? – в упор на него посмотрела Эмма, но он уже отвлёкся на созерцание телефона.

– На ваш вкус, – буркнул он.

Эмма пожала плечами, напустила в высокий стакан пивной пены и добавила пива, потом откупорила бутылку любимого вина, плеснула в бокал бордовой жидкости, поставила всё это перед журналистом и выжидательно посмотрела на него.

Волков машинально схватил стакан, поперхнулся пенной шапкой, скривившись глянул на Эмму, и уткнулся взглядом в винный бокал.

– Это что?

– Это на мой вкус, – пространно отозвалась Эмма.

– Фиговое у вас здесь обслуживание, – Артём нахмурился. – Это ж вы меня утром везли?

– Верно.

– Н-да. Ужин тоже вы стряпать будете? – подозрительно спросил он.

– Нет. Отравить могу, – улыбнулась она. – Даже самыми безобидными продуктами.

– Ну так себе талант, – Волков вздохнул. – Вон из той плесните мне, – поводив глазами по длинному ряду бутылок, сказал он, указывая на одну из них.

Осенний вечер быстро скомкал остатки затихающего на горизонте дня, раскатал над озером тишину и сейчас было слышно только, как где-то в глубине леса тявкала лиса, приходившая кормиться к помойке, расположенной в отдельном отсеке за забором. Волков, в ожидании ужина, вышел наружу и встал на берегу, вдыхая незнакомый воздух и прислушиваясь к странному молчанию пространства. Однако, чтобы хоть как-то оставаться на связи с цивилизацией, журналист всё-таки включил камеру.

– Журналист пришёл, – сказала Эмма, повернув голову в сторону Иконникова и Петра Сергеевича, вернувшихся с ознакомительной прогулки.

– Ой, а давайте сегодня просто дружеский ужин, – вздохнул Иконников. – Так сказать, по-семейному, по-домашнему. А завтра уже всё остальное.

– Конечно, конечно. Отдохнуть надо с дороги, – подхватил мысль Корабельников. – А супруга ваша?

– Сейчас подойдёт. Женщины, – улыбнулся Юрий Андреевич, разглядывая Эмму, – собираются долго. Согласны? – спросил он у неё.

– А кто вас встретил? – вместо ответа произнесла Эмма.

Пётр Сергеевич снова нервно дёрнул лицом, что-то прошлёпал губами и озадаченно стал рыскать глазами по меню.

– Так мы к воротам подъехали и нас пустили. А дом я и так знаю наш, – мужчина явно наслаждался смятением подчинённого, потому что сейчас он пристально смотрел на управляющего и слегка улыбался, пока тот напряжённо думал, как выйти из этой ситуации.

– О, отлично! Значит, у нас водитель теперь есть? – сказала Эмма.

– Не знаю, мы на такси добирались. Нас никто не встретил, – не отрывая взгляда от лица Петра Сергеевича, продолжал улыбаться Иконников.

– Ну да, да, – психанул управленец и нервно бросил меню на стол. – Всё через одно место сегодня. Просто трындец полный! Я вообще ждал звонка от горе-водилы, что он везёт вас.

– Пётр Сергеевич, я же сказал: прекратите нервничать. Всё хорошо. Всё правда хорошо, – примирительно проговорил Юрий. – Просто я устал от того, что ты весь как на шарнирах. Дай мне отдохнуть от нервных людей, хоть здесь, в тиши природы, – с лёгкостью переходя на ты, сказал он. – Где там повар ваш? Давайте шашлыки мутить, водку пьянствовать и тайгу шуметь, – рассмеялся он.

Нервное напряжение вдруг спало, словно сломалась незримая перегородка, люди рассмеялись, с кухни показался Майк, и началось шествие блюд к столу.

– Пётруня, – гаркнул прямо от входа Ваня, – когда твои толстосумы приедут, можно смело демонстрировать подсветку. Всё готово!

– Так мы здесь уже, – в наступившем молчании сказал Иконников. – Включайте, вместе и полюбуемся.

– Я тебя убью, – явно читалось по губам почти онемевшего Петра Сергеевича.

– Я чего-то ляпнул не то, – нервно хихикнул Иван и нажал на пульт.

Вдруг пирс, и даже короткий лоскут берега засветились переливчатым светом, яркая россыпь огней вытащила из темноты угольные стволы деревьев, рассыпалась крохотными искрами по волнующемуся покрывалу озера и почему-то стало уютно.

– Всё в ажуре, даже ветрилой не унесёт, – резким голосом прервал задумчивую минуту мастер.

– Ну что ж, – улыбнулся Иконников, – давайте, так сказать, обмоем иллюминацию. Ведь мы становимся одной большой семьёй, а в семье принято праздновать маленькие радости.

Недолгий хоровод речей и громкий смех, вдруг оборвала снова распахнувшаяся дверь. Люди оборачивались, ёжась от затянувшего внутрь шлейфа холода, спотыкались о бледное лицо Волкова, который стоял на пороге с горящими глазами и что-то пытался сказать. Но слова ломались о грохот музыки, и он лишь бессильно открывал рот, пока Эмма не догадалась щёлкнуть мышкой и выключить мелодию.