Продолжай двигаться, черт бы тебя побрал!, прошипел я. Ругательство подействовало. Порывистый ветер толкнул бумагу дальше. А я прополз несколько футов и втиснулся в щель между плитами. Боло подъехал ближе; оторвавшийся сегмент гусеницы с ритмичным стуком шлепал по земле. Горящая бумага была уже в пятидесяти футах от нас, почти исчезла, мерцая оранжевым светом в густых сумерках. Продолжай гореть, черт бы тебя побрал!

В двадцати ярдах, возвышаясь, как пагода, Боло остановился, загрохотал, поворачивая свою покрытую прожилками ржавчины башню в поисках движущегося источника тепла, который на мгновение обнаружил инфракрасный датчик. Слабая вспышка бумаги наконец привлекла его электронное внимание; должно быть, ему было так же плохо, как и мне. Башня качнулась, потом развернулась обратно. Он был озадачен. Он снова завопил, а затем принял решение: орудийные порты распахнулись, взвыл противопехотный залп, и клочок бумаги исчез в облаке взметнувшейся грязи.

Я прижался к земле, как голд лемэй [5] обнимает бедро певца с факелом, и ждал; ничего не происходило. Боло сидел, тихо урча про себя. Это продолжалось довольно долго. Затем сквозь шум работающего на холостом ходу двигателя я услышал другой звук — отдаленный рев, похожий на полет бомбардировщиков на низкой высоте. Я приподнял голову на полдюйма и взглянул. По шоссе к северу двигались огни — спаренные лучи автоколонны, приближающейся из города. Активность Боло не осталась незамеченной.

Боло зашевелился и тяжело двинулся вперед, пока не оказался надо мной на расстоянии не более двадцати футов. Я увидел, как высоко на бронированном фасаде открылись большие орудийные порты — те, в которых размещались тяжелые бесконечные повторители. В поле зрения показались кончики узких черных дул, на мгновение задержались, затем опустились и зафиксировались — нацелившись на приближающиеся машины, которые теперь рассредоточились по дороге за забором неплотной шеренгой под клубящейся завесой пыли.

Сторожевой пес готовился защищать свою территорию — и я оказался в центре событий. Из колонны вырвался сине-белый луч прожектора, отразившийся от чешуйчатой обшивки Боло. Я услышал щелчки реле внутри чудовищной боевой машины, и приготовился к грохоту ее батареи...

Раздался сухой стук. Орудия повернулись, лязгая впустую. Из-за забора луч прожектора еще мгновение светил на Боло, затем переместился на пандус, обратно, снова и снова, ища... меня. Я распластался, как таракан, пролезающий под дверью.

Боло снова выстрелил вхолостую. Его красные ИК-лучи снова осветили сцену; затем щелкнули реле, бессильные орудия убрались, крышки портов закрылись. Удовлетворенный тем, что сделал свое дело, Боло развернулся и двинулся прочь, оставляя за собой запах озона и эфира, а сломанная гусеница стучала, как калека по лестнице.

В герметичном костюме мне становилось ужасно жарко, но я подождал, пока Боло не скрылся во мраке в паре сотен ярдов от нас; затем я осторожно повернул регулятор скафандра, чтобы отключить обогрев. При полной изоляции человек сварился бы в собственном соку менее чем за полчаса. Прожектор уже погас. Я встал на четвереньки и направился к ограждению периметра, налево. Схемы Боло были настроены не так хорошо, как следовало бы, и он меня отпустил.

В ярком свете и пыли за остатками ржавого кружева, которое когда-то было сетчатым забором безопасности, двигались люди. Они были вооружены странного вида винтовками и стояли тесными небольшими группами, глядя в сторону блокпоста. Я подошел поближе, стараясь не высовываться и избегать полосы желтоватого света, отбрасываемого фарами припаркованных транспортных средств — полугусеничных машин, броневиков, нескольких легких танков с экипажами. Во взгляде этой толпы не было ничего такого, что заставило бы меня вскочить и поприветствовать их. Некоторые из них были одеты в зеленую униформу или ее фрагменты, и большинство из них щеголяли окладистыми бородами. Какого черта? Неужели Кастро Второй высадился с вооруженными силами?

Я свернул направо, подальше от больших главных ворот, у которых раньше день и ночь дежурили охранники с автоматами М-100; теперь они свисали на одной петле с поцарапанного бетонного столба под кучкой мертвых датчиков [6] на ржавых кронштейнах. Табличка с надписью “НАСА — АЭРОКОСМИЧЕСКИЙ ЦЕНТР имени ГЛЕННА — РАЗРЕШЕН ДОСТУП ТОЛЬКО для УПОЛНОМОЧЕННОГО ПЕРСОНАЛА” лежала лицом вниз в кустах высотой по пояс.

Подъезжало все больше машин, скапливаясь у главных ворот. Из них высыпали люди, они казались неорганизованными. Было много разговоров и криков: отряд вразнобой построился и направился в мою сторону, держась по ту сторону упавшего забора, но они не могли меня видеть. Теперь я был вне яркого света фар и рискнул броситься наутек, перелез через провисшую проволоку, пересек изрытое выбоинами асфальтовое покрытие государственного шоссе номер 35 и оказался в канаве значительно впереди них. Отряд расставлял людей парами с интервалом в пятьдесят ярдов [7] . Я едва успел выбраться, еще пять минут, и они бы перехватили меня — вместе со всем, что им было нужно.

Я пробрался обратно через пустынный участок к полосе более мелкого кустарника, которую Мак всегда собирался расчистить. Вдоль нее росли косматые деревья, которые казались больше, чем я помнил. Под ними тут и там виднелись участки потрескавшегося тротуара.

Теперь кое-что стало проясняться: человек, который нажал на кнопку, чтобы вывести меня из стазиса, не был рядом, чтобы приветствовать меня, потому что никто кнопку не нажимал. Автоматика, сработавшая из-за какой-то неисправности, запустила цикл аварийного восстановления. Автономный энергоблок системы был спроектирован таким образом, чтобы поддерживать минимальные жизненные функции члена экипажа космического корабля неопределенно длительный срок при пониженной температуре тела и скорости обмена веществ. Невозможно было точно сказать, как долго я пробыл в резервуаре; судя по состоянию забора и дорог, прошло больше нескольких недель или даже месяцев. Прошел год... или больше? Я подумал о Джинни и мальчике, которые ждали дома, думая, что старик, вероятно, умер. Я и раньше пренебрегал ими из-за своей работы, но не так же...