— Всё так, товарищ майор.

Похоже, БАМ не ожидал от меня такой реакции. Сыщику более пристало изворачиваться в подобных ситуациях до последнего, даже понимая, что окончательно влип. Никогда ни в чём не сознаваться — вот железное правило, спасшее по слухам много нашего брата от неприятностей, и неизвестно, кто у кого научился: урки у сыщиков или наоборот. Совсем некстати вспомнилась байка, будто бы когда-то прокурор города говаривал в отношении одного уж больно нахального оперработника: да его на чужой бабе поймаешь, так и то скажет, что поскользнулся.

Как бы то ни было, я посчитал унизительным для себя отрицать в данный момент очевидные вещи. Материал не зарегистрировал? — Нет. Так чего же тут юлить? А то, что у меня по нему ещё не вышли отпущенные на доследственную проверку десять дней, значения не имеет.

Не дождавшись от меня никаких дополнительных объяснений, БАМ заговорил:

— Ну, Воронцов, знаешь ли! Гордый сидит, ничего объяснять не желает. Так и ладно. И не надо. Иди писать объяснительную по этому чёртову пальто, сдашь её тому, кто проверку проводить будет. Только я тебе вот что скажу: проверка — проверкой. Это дело десятое. И так всё ясно. В розыске тебе больше не работать. И скажи спасибо, если прокуратура не будет настаивать на возбуждении против тебя уголовного дела. Молодому прокурору свои яркие подвиги нужны. А тут как раз ты, как… подвернулся.

БАМ не стал уточнять, с кем он меня сравнивает, и отправил восвояси. Видимо, предложил мне самому додумать.

Кабинет был пуст, Титан бегал где-то по своим делам. И это было хорошо — требовалось основательно пораскинуть мозгами по поводу полученных новостей, да ещё чтобы при этом никто не мешал. Я набулькал из гранёного графина желтоватой воды и залпом проглотил её. Сосредоточился. Надо признаться, что прокурорское уголовное дело оказалось для меня полной неожиданностью. И где тут моё хвалёное «послезнание»? Молчит? Нет, не молчит. Оно говорит, что ничего похожего в первой моей жизни не было. Так что придётся действовать без подсказок, и первым делом разобраться, что произошло. Почему Нина обратилась в прокуратуру? А может она и не обращалась, а её туда вызвали, уже зная о краже её пальто? Вот это, пожалуй, ближе к жизни. И это значит, что меня попросту слили добрые люди.

Я снова отведал пахнувшей ржавчиной водицы из графина. Думаем дальше. Мне самому наводить справки в прокуратуре теперь не с руки — статус не тот. А кто нам в этом деле поможет? — А поможет нам в этом деле, конечно же, Джексон. У этого разве что в преисподней своих людей нет. Я быстренько накрутил Женькин номер на телефоне, но в ответ услышал только длинные гудки — мой приятель отсутствовал. Пришлось соорудить короткую записку в том смысле, что надо поговорить, и воткнуть в дверную щель его кабинета.

Однако, от текущей работы сыщика не спасает ничто. Так что я отодвинул свои переживания на потом и отправился на свежий воздух выполнять свою текущую работу. Я её и выполнял, и даже хорошо выполнял, пока не понял, что нахожусь перед общежитием на Коммунистов. Надо же, подивился я сам себе, как это меня угораздило сюда забрести? Но раз уж я здесь, так почему бы и не зайти, заодно узнаю у Нины, что же всё-таки произошло.

Нину я не застал. Зато застал её подружку, ту самую — Риту.

— А что, товарищ милиционер, разве вам не сообщили? — картинно удивилась она. — Нина наказала передать, если вы снова заявитесь, что она с вами никаких дел больше иметь не желает и не надо сюда ходить, а на ваши повестки она являться всё равно не будет.

Слова-то какие казённые — являться. Тут явно какой-то специалист поработал, подумалось мне. От Ритиной доброжелательной расположенности и игривости, так нервно воспринятой Ниной во время нашего чаепития, не осталось и следа. Тем не менее, я попробовал сделать ещё один заход:

— Рита, может быть вы мне объясните, что произошло… Если знаете, конечно.

Ответом было следующее:

— И он ещё спрашивает! Вы думаете, вам всё позволено, раз вы из милиции? Хорошо ещё добрые люди этой дурочке на всё глаза открыли!

Мы разговаривали в коридоре, и на громкий голос Риты повыглядывали из своих комнат другие девчонки. Дальнейший разговор в таком формате представился мне совершенно бессмысленным. Пришлось ретироваться не солоно хлебавши, как сказала бы моя мама.

Ситуация запуталась ещё больше. И что же теперь делать? Вспомнилось неизвестно кому принадлежащее изречение: если не знаешь, что делать — не делай ничего. Может так и надо поступить? Только не получилось это у меня.

Когда я к вечеру вернулся в контору, почувствовал, что опять что-то произошло. Несколько ребят из наших поздоровались со мной наиболее участливо и всё поглядывали многозначительно, не задавая, правда, никаких вопросов. А Лидка Соколова, наш дознаватель, ухватила меня в коридоре за рукав и, сделав страшные глаза, громким шёпотом потребовала:

— Лёша, это правда?

Я мгновенно ответил, тоже страшным шёпотом, наклонившись к её уху:

— Лида, всё врут!

Вот уж поистине правда: если бы секретари, сидящие на регистрации документов, держали свои язычки за зубами, жизнь была бы значительно скучнее.

Серёга Титанов на сей раз был на месте. При моём появлении он не стал ходить вокруг да около, а прямо спросил:

— Влип?

Я кивнул головой.

— Расскажешь?

Я снова кивнул. Надо же в конце концов поговорить с кем-нибудь рационально соображающим. Но не успел и рта раскрыть, как зазвонил телефон. Я поднял трубку.