— То есть мы теперь твои пленницы? — с легкой, этакой высокомерной иронией, типа у нее нет выхода, но мне надо обосраться от счастья, что я посадил под замок ее принцесскины булки.

К слову, булки прям зачет, я даже пару раз пожалел, что без трусов.

— Нет, радость моя, ты прямо сейчас можешь валить на хер на все четыре стороны. Вот прямо как Лазарь — встань и иди!

Правый уголок ее рта начинает заметно подергиваться.

— Проблема в том, что моя безопасность и мои правила распространяются только там, где я хочу. Например, мой дом — это крепость. Здесь тебя не достанет ни чувак с нимбом, ни хрен с рогами. Но если ты хочешь отправить свою жопу в закат — кто я такой, чтобы запрещать тебе самовыражаться? Но если там найдутся желающие выебать твой симпатичный задок — это будет твоя проблема.

— Я поняла, довольно.

Ах ты ж ёб твою мать.

Слово-то какое выковыряла из своего хорошего воспитания — я думал, такие только в «Вишневом саду» остались и то в театре.

— Нет-нет, малая, погоди. — Иногда, очень редко и в основном по «особенным случаям», меня несет. Как именно это случается — часто просто рандом. Но Дина, например, примерно вдупляется, когда уже нужно закрыть рот, потому что если продолжать продавливать, то я эффект будет примерно как от разорвавшейся пружины. Ане еще предстоит осваивать тонкое искусство взаимодействия с моими сальпугами и скорпионами, но один важный урок я могу преподать ей уже сейчас. — Я не буду за тобой бегать, Нимфетамин. Это вообще не моя тема — возвращать, уговаривать, убеждать, выпрашивать. Вышла — иди на хуй сразу, без оглядки. Большая, сильная и самостоятельная? Вали! Выход там! А если ты маленькая, беззащитная и нуждаешься в моей спине — значит, ты играешь по моим правилам.

— Каким пунктом стоит целование твоего королевского зада, господин?!

Ну и взгляд у нее сейчас.

Милая кошечка голубых кровей врубила шипелку на полную громкость и даже выпустила когти?

Бля, зря я трусы не надел, потому что это какая-то ёбаная загадка мироздания: почему у меня уже третий раз за пару часов встает на девочку, которая в плане секса меня не привлекает от слова «вообще»? Недотрах, что ли? В последнее время было так много работы, что даже не вспомню, когда последний раз как следует отрывался.

— Ты точно это хотела сказать, Нимфетаминка? — понижаю голос на полтора тона — ни больше, ни меньше. В меня эту способность однажды вколотили палками и пиздюлями — без всякого гребаного преувеличения.

По лицу вижу, что ей очень хочется фыркнуть, вмазать мне по роже всеми коготками — не зря же она их выпустила. Но даже в эту минуту малышка не теряет голову, помнит, что на территории кота ебут кошечку, а не наоборот. Поэтому Аня просто поджимает губы — ее лицу это очень не идет — выравнивает спину как будто собирается выходить на подиум в платье из золота и прет мимо меня, не сказав ни слова.

Даже даю ей это сделать.

Ну, почти.

Хватаю за локоть в тот момент, когда Нимфетаминка уже выскользнула наружу и успела сделать вдох, наивно понадеявшись, что на этом наш маленький конфликт будет исчерпан. Хрена с два, малая, лучше я тебя сейчас щелкну по носу, за маленький проступок, чем ты накосячишь по-крупному.

За локоть подтягиваю ее к себе, подавляю сопротивление, надавливая на маленькую ямку под костью, которая на пару секунд лишает ее способности даже пальцами пошевелить.

— Я не люблю, когда мне целую зад, Ань, — на ухо, почти касаясь губами кожи, которая моментально становится горячей. — Но раз уж ты спросила… Я люблю, когда женщина сосет, стоя передо мной на коленях. Люблю, когда не стесняется ни единого звука, который издает с моим членом во рту. Люблю при этом держать ее за волосы и натягивать рот на себя по самые яйца. Люблю, брать ее за горло и пальцами чувствовать как напрягаются каждая мышца, потому что она старательно заглатывает. И кончать тоже предпочитаю в рот.

Она так напрягается, что локоть в моих пальцах становится деревянным.

Дергает, как от удара током.

Отстраняется так отчаянно, как будто мысленно уже попрощалась если не со всей рукой, то с большей ее частью точно.

— Это мерзко, Влад, — говорит ее рот, но взгляд откровенно халтурит.

— Это кайфово, Нимфетаминка — когда тебя трахает большой заряженный мужик без комплексов. И вот поэтому я не терпеть не могу целок — вы пиздец наглухо застегнутые. Поэтому, — разжимаю пальцы и даю ей отойти на безопасное расстояние, — можешь выдохнуть — на тебя вся это мерзость не распространиться ни при каких обстоятельствах. Это была просто маленькая демонстрация, что некоторые вопросы лучше не задавать, чтобы потом не пришлось мучительно краснеть и бежать на исповедь.

Она сверлит меня своими серыми глазами с такой злобой, которую может генерировать только эго глубоко обиженной женщины. Но прикол в том, что Нимфетаминка вряд ли понимает, что на самом деле в ней говорит тупо недотрах, и даже если бы я сказал все то же самое в шекспировском сонете, она все равно бы хотела моей крови.

Потому что, бляха, девочка давно созрела.

А вот почему она до их пор сохранила себя «для мужа» — это загадка покруче той, что находится на дне Мариинской впадины.