Шрифт:
– Ну и что же мне делать? – вопрос относился не к давним временам, а к колючками чертополоха.
Острые, длинные, они обильно покрывали стебли сверху до низу. Вот уж точно о чем никогда не мечтала – это обрывать колючки на чертополохе.
На кусте осталось всего три небольших цветочка, самые крупные она выдрала. Без тени колебаний Отрада сорвала оставшиеся. Сразу ушла в лабораторию. Ужин подождет! Ей не терпелось повторить удачный опыт и убедиться, что теперь она точно может создавать светочи.
На столе в колбе все еще мягко светил магическим пламенем первый ее удавшийся экспериментальный цветочек. Сейчас добавит, если получится, еще три.
Если и с этими получится, что останется только немного доработать зелье, чтобы создавать светочи в любом месте. Но кое-что Отраду все же беспокоило. Ну не плеваться же каждый раз!
Лишь бы это оказалась случайность, а не важный завершающий ритуал. Потому что это будет ну совсем уж!
– Так, ставим, – Отрада, приговаривая вслух, закрепила цветок в зажиме. Вдруг она разволновалась так, как никогда до этого. А вдруг получилось в первый и последний раз? – Ой, мамочки!
Она прижала руки к сердцу. Стало так страшно-страшно!
Сходила на кухню попить воды. Покружила у стола, и так и не взяв себя в руки, кинулась читать заклинание, будто в омут с головой.
Голос дрожал и срывался, она сбивалась с ритма. Заново начинала раз пять, пока, наконец, не довела заклинание до конца.
В этот раз она стала плевать, все же очень некрасиво. А просто ждала, загорится ли цветочек. И вот, спустя, кажется, вечность, цветок чертополоха будто нехотя заискрился, а потом загорелся осторожным неярким пламенем.
– Фух, – шумно выдохнула Отрада. Можно обойтись без завершающего штриха.
Переставив второй светоч в колбу, уже увереннее взялась за следующий. Ну а третий уже создавала гораздо увереннее.
– Эти вот три возьму в спальню, а этот с собой на кухню заберу, – приговаривала довольная собой Отрада, снимая фартук.
День уже заканчивался. Солнце катилось за горизонт, чтобы уступить место на небосводе луне, которая летом видна лишь краткий миг. А потом солнце устанет, и зимой все будет наоборот.
Прихватив колбы со светочами, Отрада пошла ужинать.
На кухне уже крутился Баюн, накрывая на стол. Отрада поставила в центр светочи вместо букета.
– И на свечах экономия, – одобрительно заметил Баюн. – А то перья нашей птички слишком яркие, чтобы комнаты освещать.
– Кстати, о птичках, – Отрада опустилась на стул. – Ты Паву покормил?
– Покормил, – ответил Баюн недовльно. – Пшеницы моченой клюет как прорва! И почему обязательно моченой в медовухе? Чем вода не подходит?
– Ты тоже воду не очень жалуешь, – усмехнулась Отрада. – Все тебе сливки подавай.
– Так от меня и пользы больше! – возмутился кот.
Так они и ужинали, постоянно переругиваясь. Давно у них это вошло в привычку. Поев, Отрада перемыла посуду, навела порядок на кухне и пошла к себе. Устала сильно. Колдовство много сил забирало, а она Яга молодая еще.
Свечи не зажигала, хватало света пламени светочей. Переоделась в ночную рубашку, распустив волосы, села на кровать и начала их расчесывать. Дело это долгое. Отрада, проводя расческой по волосам, не отрывала взгляда от первых своих светочей.
Хороший вышел день. Сотворила вот что! Да и девушке помогла. Отрада знала, что у незнакомки все хорошо будет.
Яга спать легла с улыбкой на губах. Молодей она сегодня! Молодец!
Кажется, только крепко уснула, как на весь дом раздалось:
– А-ааа! А-ааа!
– Пава, – Отрада, перевернувшись, сунула голову под подушку. – Заткнись! Ночь на улице!
– А! Аааа! – продолжала голосить птица.
– Да ну чтоб тебя, – ругнувшись и открыв один глаз, Отрада сползла с кровати.
Босиком и даже не накинув халат, поспешила вниз, чтобы прекратить этот ужасный ор. Сбежав вниз, проскочила в приемную комнату. Там заспанный Баюн, широко зевая, озадаченно смотрел на дверь.
– Тише! – шикнула Отрада на жар-птицу. – Хватит уже, в голове звенит!
– Курлык? – Пава, повернув голову набок, одним глазом уставилась на Отраду. – Курлык! А-ааа! – снова завела свою песню, добавь еще и вспышки огня на хвосте.
– Цыц! – скомандовала Яга. – Баюн, – она повернулась к коту, – что там?