Шрифт:
Точно такие же похвалы были произнесены англичанами. Уильям Данбар, штурман «Донегала», который привязал себя к гакаборту «Райо» во время кораблекрушения, впоследствии рассказал Эдварду Кодрингтону, что, когда он прибыл в гавань Кадиса, "карету завели в воду, чтобы он мог сойти со шлюпки, в самой карете были разложены всевозможные напитки и кондитерские изделия для него, а в помещении на берегу его ждали чистое белье, кровать и прочее". Когда его карета проезжала по улицам, женщины и священники угощали его деликатесами. "Короче говоря, — пишет он, — и это чистая правда: если бы он потерпел крушение в любой части Англии, он никогда не получил бы и половины того внимания, которое ему уделяли эти бедные испанцы, чьих друзей мы только что уничтожили в таком количестве". Кодрингтон отметил, что, со своей стороны, англичане пошли на значительные трудности и подвергли себя большой опасности, чтобы спасти выживших в битве испанцев от смерти во время шторма, поэтому они заслужили некоторой благодарности.
В рассказе Уильяма Торпа о том, что случилось с моряками «Минотавра», выжившими после крушения «Нептуно»», есть доля правды. После того, как нас отконвоировали с места крушения в Пуэрто-Санта-Мария, "мы были помещены в тюрьму и испанцы с нами обращались хорошо, хотя наши постели лежали на земляном полу". Они провели там три дня, а затем в воскресенье, 27 октября, они снова "прошли маршем 16 миль до городка на острове Лоян [73] , миновали маленький городок под названием Пунто-Реаль примерно в девяти милях от Сент-Мэри, где нас поместили в тюрьму, а на следующий день угостили пинтой вина и хлебом. На следующий день, 28-го, мы прошли маршем до Кадиса около девяти миль, где нас снова поместили в тюрьму и дали по четверти доллара на человека". 29 октября "нас отвели на набережную и посадили на борт двух испанских канонерских лодок, а затем перевезли на борт французского фрегата «Эрмуан», назначенного доставить нас на флот для обмена. Мы оставались на борту две ночи, где нашим довольствием были пинта вина и хлеб". 1 ноября их погрузили на борт «Сириуса», пересадили на «Свифтшур» и доставили в Гибралтар, где они вернулись на «Минотавр». По словам Торпа, "наши потери составили четверо погибших из-за падения обломков рангоута и вследствие утопления". Торп также утверждал, что "испанцам нельзя предъявить никаких обвинений в жестокости или даже недоброжелательности: те, кто благополучно высадился на берег, смотрели на наших людей как на своих избавителей, и там были случаи благодарности и доброты, которые сделали бы честь любой нации".
73
Лоян — остров Леон (Isla de Leon).
Другому моряку, который, возможно, выжил в том же крушении, повезло больше:
Первыми сошедшие на берег испанские пленные, повидав своих друзей, вернулись с рассветом, чтобы помочь нам, и принесли немного хлеба, инжира и вина, чтобы подкрепить нас. Это было весьма кстати, потому что за последние двадцать четыре часа мы почти ничего не ели. Испанцы вели себя с нами очень любезно. Что касается меня, то после того, как я съел немного хлеба и фруктов и выпил немного вина, я попытался встать, но не смог. Тогда один из испанцев, видя, в каком я был состоянии, был настолько любезен, что позвал еще двух или трех своих товарищей. Они положили меня в одну из запряженных волами повозок, в которых они привезли для нас провизию, и укрыли меня одним из своих огромных пончо. Он похлопал меня по плечу и сказал: «Боно Инглиш!» В повозке я был защищен от ветра и дождя — дул сильный штормовой ветер – и чувствовал себя вполне комфортно, только нога у меня сильно болела; но, слава Богу, вскоре я крепко заснул. Как я слышал впоследствии, прибыли французские солдаты и отвели остальных моих товарищей в Кадис, где их посадили в испанскую тюрьму. Что касается меня, то меня отвезли в Кадис в повозке, запряженной волами, и мой добрый друг отвез меня в свой собственный дом и велел уложить в постель, где я и оказался, когда проснулся.
В некоторых случаях с потерпевшими кораблекрушение и взятыми в плен англичанами так хорошо обращались их бывшие противники, что они были не слишком рады возвращению на свои корабли. Трое моряков с «Донегала» воспользовались возможностью сбежать в Санлукар после крушения «Райо». Вполне возможно, что они каким-то образом потерялись, но двое американцев среди них, вероятно, знали, что Кадис — подходящее место, откуда можно попасть на американский корабль.
Колин Кэмпбелл, находившийся на «Аргонауте» и спасенный моряками «Донегала», все еще находился на этом корабле, когда французское картельное [74] судно вернуло его товарищей по «Дефайенсу»; они пережили несколько дней экстремальных приключений на «Эгле» вместе с Асмусом Классеном. Они рассказали Кэмпбеллу, что после того, как Классен посадил судно на мель, они были спасены на испанских лодках. Для английских офицеров было "вдоволь баранины", и испанцы "отнеслись ко всем с величайшей добротой, предоставили им комнаты для проживания и ключ, чтобы они могли выходить и входить, когда захотят. Им было очень жаль выходить на фрегате, так как им приготовили ослов для перехода по суше в Гибралтар; они ожидали увлекательного путешествия".
74
Картель — соглашение об обмене пленными, почтой и т.п. между воюющими сторонами.
Испанцы могли бы с полным основанием обвинить французов в постигшем их бедствии. Они могли бы плохо относиться к британцам как к врагам, которые их убивали. Но это, в конце концов, был «век чувствительности», когда читатели романов находились под влиянием Лоуренса Стерна, Иоганна Вольфганга фон Гете, Жан-Жака Руссо и их многочисленных подражателей. Писатели и художники способствовали развитию у людей чувств жалости и сострадания. Гравюры на такие темы, как «Штормовая ночь: жена, ожидающая возвращения мужа», или «Юнга, потерпевший кораблекрушение, рассказывает свою историю у дверей загородного дома», украшали комнаты по всей Европе. Здесь, в Кадисе, все было по-настоящему в высшей степени. В реакции местных жителей были элементы шока, массовой истерии и благодарности за милость Божью, которая после такой катастрофы вернула немало мужчин Андалусии. Несколько трезвомыслящих людей усмотрели показуху в публичной благотворительности богатых, но мало кто сомневался в искренности этого необычайного излияния щедрости и сочувствия.
Только 31 октября его жена и сын узнали, что случилось с Дионисио Алькала Гальяно. Десятилетняя сестра Антонио ходила в школу для девочек в Кадисе. Каждый день учительница спрашивала девочек, не было ли каких-нибудь известий у кого-нибудь из тех, у кого были родственники на кораблях. Когда она задала этот вопрос дочерям лейтенанта Роке Гуручеты, они ответили, что получили известие от своего отца в тот же день, а когда их спросили, на каком корабле он находился, они сказали, что это «Багама». Галиано немедленно отправили слугу в дом Гуручеты, и он немедленно вернулся с ужасными новостями, которые подтвердили то, что они уже предполагали. "Мои сомнения и сомнения моей семьи рассеялись, оставив нас с горем еще более острым и горьким", — писал Антонио.
В конце месяца в Кадис прибыл гонец с сообщением от Наполеона, приказывающим флоту оставаться в порту. Оно прибыло с опозданием на две недели.
«Пикл» привез два письма от Коллингвуда: в одном, датированном 22 октября, описывалось сражение, а в другом, датированном 24 октября, описывалась первая часть шторма. Описание сражения не отличалось точностью и включало в себя один вымышленный инцидент с участием «Темерера». Геркулес Робинсон, который в ночь после битвы доставил шлюпкой капитана Элиаба Харви с «Темерера» на «Эвриал», сказал, что тот был удивительно разговорчив и хвастлив в рассказе о роли своего корабля в победе, и Коллингвуд, похоже, купился на это.
Отчет Коллингвуда о шторме был намеренно сдержан в некоторых ключевых моментах. Затем Адмиралтейство сделало депеши еще менее откровенными, скрыв некоторые признания Коллингвуда перед тем, как они были опубликованы 6 ноября. В письме, которое Коллингвуд адресовал секретарю Адмиралтейства Уильяму Марсдену 24 октября, он писал: "Я испытываю самые серьезные опасения за несколько кораблей моей эскадры: «Белайл» — единственный, у которого полностью потеряны мачты, но и «Виктори», «Ройал-Суверен», «Темерер» и «Тоннант» тоже находятся в очень плохом состоянии". Это было опущено, чтобы не поощрять врага и не беспокоить родственников людей, находившихся на этих кораблях. По оперативным соображениям они не опубликовали замечание Коллингвуда о том, что "я не могу выяснить, какова была цель противника, но если «Буцентавр» после шторма окажется на плаву, я постараюсь это сделать".