Чёртова стерва. Так и знал, что она что-то задумала!

Я сижу за столом, стискивая зубы так, что челюсть начинает побаливать. В висках пульсирует злость, пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони. Только бы не сорваться. Только бы не показать слабину.

Перед родителями, Ирой и долбанным ребёнком, которого я даже не собирался видеть сегодня.

Настя… Дешёвая, двуличная тварь. Она устроила это. Как-то узнала, что я буду здесь и с кем встречусь. Она специально притащила сюда моих родителей, загнала меня в угол, поставила перед фактом.

И теперь я вынужден сидеть за этим чёртовым столом, изображая примерного сына, отца, мужа, какого-то, нахрен, честного человека, хотя внутри меня всё кипит.

Я бы с удовольствием разнёс всё к чертям.Разбил бы этот стол, швырнул тарелку в стену, врезал бы кому-то, лишь бы не сидеть тут и не участвовать в этом фарсе.

Но вместо этого я молча слушаю.

И первым голос подаёт отец. Он делает вид, что просто в ахуе, но я вижу его настоящую реакцию. В глубине души он доволен.

– Артём, а ты хорош, – усмехается он, покачивая бокал в руке. – Значит, ты тут у нас двойную жизнь ведёшь?

Я злюсь ещё сильнее.

Он говорит спокойно, без осуждения, с ленивым любопытством. В его глазах нет гнева, разочарования или презрения. Только мерзкая заинтересованность, будто он рассматривает удачную шахматную партию и прикидывает, как бы использовать её себе на пользу.

Конечно, он доволен. Отец всегда жил так.

Его любовницы менялись, как сезонные костюмы. У каждой был свой срок годности, но каждая получала ровно столько, сколько ему хотелось дать.

Мама знала. Всегда знала. И терпела.

Они не разводились не потому, что любили друг друга, а потому что им так было удобнее. Мать слишком гордая, слишком статусная, чтобы позволить ему оставить её. Отец слишком богатый, чтобы не иметь любовниц.

И сейчас он смотрит на меня так, будто гордится.

– Ты чего ж нас совсем в неведении держал-то? – с ленивым смешком бросает он, глядя на мать. – Хоть намекнул бы.

Но мать не улыбается. Она сверлит меня таким взглядом, что, кажется, могла бы пробить дыру в черепе.

– А теперь, будь добр, объясни русским языком, – холодно роняет она. – Это что сейчас было?

Не отвечаю. Потому что что, чёрт возьми, я могу сказать?

"Да, мам, это моя любовница, а вот её сын, которого я скрыл от вас, потому что не хотел слушать ваши нотации?"

Нет. Я должен выкрутиться.

– Тёма, я жду объяснений, – голос матери натянут, как стальная струна.

Ненавижу, когда она так говорит. Как будто всё ещё может меня контролировать.Словно я до сих пор тот самый мальчик, который оправдывается за разбитую вазу.

Раздражённо выдыхаю, стискивая переносицу.

– Я не думал, что сейчас подходящий момент, – сквозь зубы выдаю я. – И вообще, я не обязан…

– Ты не обязан? – перебивает мать, её голос становится ещё холоднее.

Я чувствую, как воздух вокруг столика леденеет.

– Артём, ты встречаешься с этой… женщиной на глазах кучи людей. По твоему это нормально? – она делает паузу перед словами, словно сама не может поверить, что вообще вынуждена это произносить. – Нормально — то, что ты изменял своей жене?

Я раздражённо качаю головой.

– Мам, не начинай. Давай не будем устраивать сцены, как ты говоришь, на глазах кучи людей.

– Ах, мне нельзя, да? – её голос звенит, будто натянутый металл. – А Настеньке твоей облезлой можно?

– Настя — просто истеричка, – бросаю я, уже не сдерживаясь. – Она всегда строит из себя жертву.

Какого чёрта её теперь все жалеют?

Мать презрительно смотрит на меня.

– Значит, когда она молча терпела твои закидоны — она была хорошей? А теперь, когда ты в открытую выставил её дурой, она, конечно же, виновата?

– А что, она теперь святая? – огрызаюсь я, наклоняясь вперёд. – Вы её раньше ненавидели, а теперь что? Защищаете?

Мать злобно улыбается.

– Ты думаешь, я защищаю её? Нет, Артём, я просто презираю тебя за то, что ты такой же, как твой отец.

Я сжимаю кулаки.

Отец фыркает.

– Анна, не начинай, – лениво бросает он. – Мальчик нашёл выход. Да, не лучший, да, облажался. Но суть в том, что внук у нас есть, а это главное.

Он доволен. Я это вижу. Отец всегда считал, что если деньги позволяют, мужчина может делать всё, что угодно.