Лощинский попятился от зауженной амбразуры рубки, громко матерясь — короткую бороду опалило огнем, хорошо, что глаза в момент разрыва были закрыты окулярами бинокля. Адмирал не успел заметить, что произошло с «Витязем», расслышал только вскрики, более похожие на стоны. Вытер платком выступившие на глазах слезы, и снова посмотрел на идущие впереди корабли, вернее один — «Адмирал Витгефт» продолжал стрелять, а вот «Витязя» уже не было во главе короткой колонны. Взглянул на Бахметьева — тот крестился, сняв фуражку. Точно также поступили все собравшиеся в рубке офицеры, и адмирал последовал их примеру, ошарашенный внезапной гибелью крейсера, который в бою был всего полчаса, не больше. Командир броненосца срывающимся голосом пояснил:

— Весь нос разворотили, дыра на дыре — брони ведь нет. И тут же еще два взрыва, а он вошел в волну как топор, только булькнул…

Слова Николая Ивановича немного прояснили ситуацию, такое случалось, когда обширные затопления принимали неконтролируемый характер, а ход сохранялся — напором воды как картонные вышибались переборки. Нужно сбрасывать скорость, но видимо, просто не успели, произошло роковое попадание, вернее два — для небольшого крейсера хватило за глаза.

— По нам «Токива» бьет, а «Ивате» за «Витгефта» принялся, ваше превосходительство. Разобьют фугасами оконечности, и наберемся воды. Дифферент на нос уже больше метра, да и «китайцу» плохо — крен появился, и растет. Еще полчаса и все — уйдем на дно!

Чуть громче обычного, почти крича, заговорил Бахметьев, но то не сорвался, отнюдь не нервы «сыграли» — просто разрывы вражеских снарядов глушили все звуки. Лощинский даже мысленно сравнил их с осенним ливнем, вот только «капли дождя» несли собой смерть…

Бронепалубный крейсер «Богатырь», построенный в Германии, не зря считался одним из самых лучших — при высокой скорости имел среди других крейсеров этого класса хорошую защиту артиллерии из дюжины 152 мм орудий — треть в башнях, треть в казематах и треть за броневыми щитами. А вот броневой пояс отсутствовал, хотя его предусматривали. Недаром критики его сравнивали с голым человеком, у которого на голове шапка и руки в перчатках…

Глава 11

— Есть! Попали!

В рубке «Севастополя» закричали все, и Михаил Федорович не сдержал ликующего вопля, настолько неожиданно все случилось. Старая девятидюймовая пушка, установленная на столь же дряхлый китайский броненосец, сотворила свое дело, отправив в полет бронебойный снаряд «устаревшего образца, именуемый 'тяжелым» — весом больше одиннадцати пудов, на три с половиной пуда тяжелее «облегченного» образца, которые отливались из чугуна с 15-ти фунтовой начинкой из бурого пороха. Именно «тяжелыми» снарядами расстреливали на Охтинском полигоне броневые плиты, изготовленные для новых русских броненосцев, и теперь на его пути встретилась закаленная по методике Круппа броня, толщиной в шесть дюймов, прикрывавшая каземат 152 мм орудия. Будь снаряд «облегченным», он бы просто взорвался о броню, а то и раскололся (чугун хрупок), но тот отлит из стали, и пробил толстую плиту, влетев в нутро каземата. Раскаленная болванка мимоходом сковырнула тумбу с шестидюймовой пушкой, превратив в фарш нескольких моряков, и воткнулась в уложенные снаряды, приготовленные для стрельбы по русским кораблям. Японцы так всегда делали, понимая насколько важна скорострельность, особенно в завязке сражения, а обеспечить нормальную подачу снарядов наверх кораблестроители не смогли — «экономия» тоже довлела над азиатской страной, бедной ресурсами. Потому из нижних казематов, куда из артпогребов шли трубы подъемников, снаряды и заряды заранее поднимали наверх, и складировали у орудий. Риск понимали все, но им пренебрегали, рассчитывая, что противник просто не попадет — цель то ведь маленькая. И пока только один раз произошло подобное — в Корейском проливе, когда пострадала «Токива», у которой буквально разнесло два каземата, поставленных один над другим. После оценки повреждений было принято решение перевооружить крейсер по новому образцу, на одни только восьмидюймовые пушки, установленные на верхней палубе вместо 152 мм стволов. В нижних казематах устроили перегрузочные отделения, в которые перед боем заранее поднимали снаряды, и лишь потом подавали их наверх, к самим пушкам. При этом пришлось провести капитальный ремонт, несколько затянувшийся — страна испытывала нехватку во всем, и лишь «английские заказы» позволяли вести ожесточенную войну на море.

«Ивате» стоял только на очереди на перевооружение — из Британии должны были прийти очередные восемь 203 мм орудий, а потому на нем было все по «старинке». Снаряды подавались из погреба и складывались, когда в них воткнулась раскаленная болванка, разметавшая их в стороны как пушинки и проломившая заднюю стальную стенку каземата. А так как японцы снаряжали свои «фугасы» шимозой, а эта «дьявольская» взрывчатка была крайне капризна и не раз демонстрировала свой «скверный» характер, то такое обращение ей не понравилось — началась детонация. Рвануло так, что верхний каземат разметало в стороны, порхая по воздуху, тяжеленые стальные плиты рухнули в морскую пучину. И тут же взрыв произошел в нижнем каземате, так же набитом снарядами — картина повторилась. Полсотни человеческих душ буквально испарились в этом чудовищном катаклизме, пламя и дым поднялись над «Ивате» ужасающим черным столбом, который видели русские и японцы. И если первые взорвались ликующими криками, то вторые на добрую минуту впали в ступор, ожидая взрыва погреба и гибели корабля. Но минуты текли одна за другой, но апокалипсиса для отдельно взятого корабля не случилось — кто-то неизвестный сумел в последнюю секунду своей жизни затопить погреб, в который уже ворвался огонь…

— Какого хрена он не взрывается?!

Командир броненосца с каким-то детским недоумением посмотрел на адмирала, а Лощинский только и смог пожать плечами в ответ — он и сам не понимал, почему нет внутреннего взрыва. «Ивате» вывалился из колонны, и медленно пошел, вернее, пополз на юг, по уже знакомому для японцев маршруту, по которому прошли «Фудзи», «Ниссин» и «Такасаго», последний корабль, к счастью, уже числившийся по «ведомству Нептуна».

— В Вей-Хай-Вей уходит, надеюсь, эскадра его не упустит, он же еле на воде держится, в борту пролом такой, что вагон конки влезет. Вот вам пример, господа, как умеют строить корабли — должен был потонуть при взрыве, но не развалился. Лишь бы не упустить…

Лощинский вздохнул, в груди саднило. «Подранок» уходил, добить его было невозможно — русские корабли японцы лихорадочно продолжали осыпать градом фугасных снарядов. Особенно доставалось «Витгефту» — теперь по нему били сразу два крейсера, и лишь «Якумо» продолжал стрелять по «Севастополю», на котором сразу же испытали облегчение. Так бывает на войне, когда противник переносит огонь. И хотя умом все понимают, что товарищам в данный момент приходится плохо, но в данный момент наступает своего рода передышка, когда все чувствуют, что смерть ненадолго отступила. Но это состояние быстро проходит — бой ведь не окончен, и нужно сражаться дальше, или до победы, либо до погибели, ведь другого исхода на войне просто нет, дилемма простая.

— Смотрите, это «Аскольд»! Наши пришли!

Лощинский посмотрел за японские корабли — из-за пелены дождя вырвался пяти трубный крейсер под адмиральским флагом, легко узнаваемый силуэт, один такой на весь Дальний Восток. Следом за ним шел трех трубный крейсер, удивительно похожий на «Якумо», что легко объяснимо — и тот, и другой строились в Германии. Вот только «Богатырь» относился к классу бронепалубных крейсеров 1-го ранга, так называемых «шеститысячников» — то есть водоизмещением чуть больше шести тысяч тонн. А следом появился еще один участник — тоже трех трубный, но совсем маленький, однако наводящий ужас на японские миноносцы, которые на горьком опыте убедились, что связываться с «Новиком» себе дороже.