Сделать это было крайне затруднительно — японцы окопались по гребням сопок, и выбить с них неприятеля теперь являлось главной задачей. Но раз штурм чреват большими потерями, то надлежит просто совершить глубокий охват флангов противника, благо теперь пехотные дивизии стали гораздо подвижней из-за уменьшения численности солдат в полках (12 батальонов вместо 16-ти), и привлечением китайских носильщиков, из расчета по тысяче кули на каждую бригаду инфантерии и артиллерии. Да и сами дивизии теперь в целом соответствовали по штатам японским соединениям, имея в составе на четверть превосходство в артиллерии и кавалерии. Дело в том, что количество артиллерийских дивизионов удвоилось — восьми орудийные батареи были сочтены слишком громоздкими на поле боя, особенно из-за сильно пересеченной местности, на которой быстрый маневр часто исключался. То же самое произошло с казачьими полками — из двух полков просто сформировали третий, все из четырех сотен. «Лишние» полки передали по пехотным и стрелковым дивизиям, распределив по одному на каждую. Также было и в японских дивизиях — там войсковая конница представляла полк по три эскадрона в каждом. Так что у противника не грех было поучится, а по опыту пограничной стражи КВЖД решили сформировать при каждой дивизии отдельные егерский батальон, по примеру тех «охотничьих команд», что имелись в сибирских стрелковых полках.

Реорганизацию армии старались провести как можно быстрее, пользуясь затишьем на фронте — русские и японцы спешно восполняли потери, приводили обескровленные части в порядок. Причем, неприятель теперь все делал гораздо медленнее, чем раньше — теперь дивизии маршала Ойямы имели серьезные перебои в снабжении, которое теперь шло обозами от реки Ялу. Ведь порт Инкоу был фактически уничтожен пожаром и затопленными в реке кораблями, а Дальний стал главной базой Тихоокеанского флота…

Глава 4

— Anything that can go wrong will go wrong, — достаточно громко произнес на английском языке Матусевич, как любой моряк, хорошо знавший эту речь, но сейчас даже нисколько не удивившийся тому, откуда взялись слова, которые он машинально произнес.

— «Если есть вероятность того, что какая-нибудь неприятность может случиться, то она обязательно произойдет».

Великий князь тут же озвучил уже на русском сказанные командующим слова, и с нескрываемым удивлением в голосе спросил:

— Что вы имеете в виду, Николай Александрович?

— Это «закон подлости» в его наглядности, ваше императорское высочество, — Матусевич чуть не выругался, но сдержался, и произнес:

— Бывает в детстве, что когда чего-то боишься, допустим, наказания за проказы, то чаще всего оно тебя и настигает. С вами так не бывало, Александр Михайлович?

— Многократно, — чуть улыбнувшись, произнес великий князь, вот только глаза оставались серьезными. — Но что вы имеете в виду?

— На войне часто испытываешь опасение, что противник поступит по самому худшему варианту, которого ты больше всего опасаешься. И что удивительно, так оно и случается, словно вражеский адмирал «читает» обуревавшие твой разум мысли, и чувствует твои страхи и опасения. Посмотрите на головной из «гарибальдийцев», вы не находите в нем странностей, которых просто быть не может. По крайней мере, в бою тридцатого августа их точно не было, я слишком хорошо помню ту короткую схватку.

Великий князь прижал к глазам окуляры бинокля и принялся внимательно рассматривать идущий пятым во вражеской колонне корабль. Матусевич занимался тем же, моментально выявив еще одну очень неприятную странность, что тоже бросились ему в глаза, и от которых командующий флотом поморщился как от зубной боли.

— На «Касуге» кормовая башня заменена на одноорудийную, подобную носовой — с десятидюймовой пушкой, — негромко произнес великий князь, не отрывая от глаз бинокль. — Не вижу стрельбы шестидюймовых орудий с батарейной палубы. Зато на верхней палубе стоят за щитами три, да три пушки, причем более крупного калибра — семь с половиной, или восемь дюймов, никак не меньше. Просто у борта «Пересвета» высокие всплески в сравнение с теми, что накрывают «Ослябю».

— Так оно и есть, судя по всему, мы вышибли одну из восьмидюймовых башен на «Ниссине», потому он и стоял в Вей-Хай-Вее. За два с половиной месяца японцы изготовили новую на замену, но уже для десятидюймовой пушки. Они сделали тот же вывод, что и мы — для причинения серьезных повреждений нашим кораблям требуются орудия куда более серьезного калибра, чем нынешние шесть дюймов. На батарее, скорее всего, установили 120 мм орудия — как противоминные они больше подходят, чем прежние трехдюймовые пушки. Но могу и ошибаться, могли и заделать. Вряд ли они станут перегружать свой броненосец, водоизмещение которого и так небольшое. К тому же при таком волнении их крайне затруднительно применять. Мы тогда с Робертом Николаевичем прошлый раз обсуждали возможность серьезного перевооружения японских кораблей, ведь они не могли не видеть удвоенное количество восьмидюймовых стволов в бортовом залпе «Громобоя». А потому выходит, что противник еще после боя в Желтом море озадачился этой проблемой, которую и стал решать заблаговременно. Посмотрите на «Токиву», с ней тот же самый казус произошел.

Действительно, если вокруг крейсеров Вирена вставало все разнообразие всплесков, ведь от почти втрое тяжелых 203 мм снарядов разрывы куда сильнее, чем от 152 мм фугасов, то вот стрельба с «Токивы» была на удивление однообразной. У идущей второй в колонне «России» вставало по восемь одинаковых всплесков, высоченных. При этом стало ясно, что с других японских «асамоидов» вовсю стреляют 152 мм орудия — высокобортные русские крейсера прекрасная цель именно для их снарядов, начиненных шимозой. Но эффективность разрывов уже не та, что раньше — дерево убрано, все пушки прикрыты импровизированными казематами или большими противоосколочными щитами. Хотя эффект остался прежним — яркая вспышка разрыва была хорошо заметна, японцы могли сосчитать попадания.

— Да-да, именно «закон подлости» в его наглядном проявлении — мы учимся у врага, а он учится у нас. Теперь «России» и особенно «Рюрику» придется тяжко — они не рассчитаны на попадания таких снарядов в удвоенном количестве. «Токива» теперь как наш «Богатырь» — из дюжины орудий на борт могут стрелять восемь. Скверно, ваше императорское высочество — если японцы так перевооружат все свои «асамоиды», то нашим кораблям с их куцым бронированием придется тяжко. Остается надеяться, что англичане не смогут поставить им столько восьмидюймовых стволов, это же с ума можно сойти будет. Хотя… Нет, не кажется — они не смогли поставить в верхний каземат столь большую пушку, он частично разобран, изменен, вроде тех, что на верхней палубе «России» мы поставили.