Он спросил со стремянки:

— Это что?

И покрутил в воздухе деревянной шкатулкой с волчьей мордой на крышке. Крышка не открывалась.

Мы съехались только-только — скоропалительно и безрассудно; так съезжаются влюбленные и начинаются войны.

Теперь Рома пытался втиснуть свои книжные баулы в мои шкафы, а мои книги сопротивлялись, словно жители Козельска во время монголо-татарского нашествия. В поисках приюта для Гаспарова, Гинзбург и трехтомника Георгия Иванова, который ничем не отличался от моего трехтомника, Рома добрался до верхней полки хромого шкафа, в который ссылались отщепенцы моего канцелярско-книжного мира — плохо изданные сборники стихов знакомых с дарственными подписями, журналы с публикациями, старые тетрадки с конспектами, высохшие фломастеры, монетки из разных стран и облезлая классика советского разлива, привезенная еще из родительской квартиры.

— Это Север, — сказала я и обхватила ладонями носок тапка, торчавшего с алюминиевой ступеньки.

— Север? — переспросил он.

— Мой бывший кот.

Разглядев его замешательство, я добавила:

— Он умер.

Рома смотрел на меня пристально. Теперь пристально смотрели двое — он и волк со шкатулки.

— Это прах кота?

— Угу, — промычала я.

Север был помесью ангоры и какого-то дворового доходяги; в нем все было породистым — голубые глаза, белая пушистость, дружелюбие и только рыжее пятно на хвосте да общая тяга к мелкому бандитизму, выдавали в нем смешанное происхождение. Кота я завела на четвертом курсе. Он жил со мной и моей соседкой Ви в институтской общаге. Там, конечно, нельзя было держать животных. Но на нашем этаже расплодился целый подпольный зверинец. В комнате возле лифта пригрели огромного кролика, который перегрызал провода и всюду оставлял за собой веселые коричневые шарики, аспирантка в конце коридора разводила морских свинок на продажу, а по соседству с нами жила бородатая агама, которая любила сидеть на руках. Правда, только наш кот день и ночь нес караул возле двери и выпрыгивал из комнаты при любом удобном случае, так что мы носились за ним по этажам. Но нам все спускали с рук. Ви встречалась с охранником, а охранник дружил с комендантом. Месяца через четыре, когда Север возмужал, а нам надоело бегать за ним, я сбагрила котенка маме. К тому моменту похожая судьба постигла и кролика, и агаму — они все переехали к родителям своих безалаберных хозяев, и только морские свинки еще держались, но и они со временем куда-то пропали.

Рома стряхнул мои ладони и спустился. Его голос стал холодным, как зимний вечер за окном.

— Ты серьезно? Ты хранишь остатки кота рядом с кроватью?

Звучало так, будто я не просто храню урну с котом, а сама его и сожгла, причем живьем.

— И?

Я не понимала, зачем портить особенный день — день, когда мы съехались.

— Это очень странно.

Рома долго курил на балконе и смотрел на новостройки, покрытые темнотой и снегом.

Я обиделась.

Через час он пришел на кухню. Уселся на табуретку и наблюдал, как я делаю фарш. Перекрикивая мясорубку, спросил:

— А почему он в коробке с волком?

Я пожала плечами.

— Ты не знаешь? — в его голосе проступила тяжесть, словно в него ссыпали мешок гравия, и слоги, как камешки, стучали друг о друга.

— Наверно, других не было; не помню.

— Давно он умер?

Я выключила мясорубку. Со временем у меня сложные отношения. Я была верна ему — никогда не опаздывала, не тратила чужое, но едва знала в каком году закончила институт или школу и не помнила дней рождений даже тех друзей, с которыми мы их праздновали по десять раз. Все смешивалось в какую-то теплую, соленую массу, похожую на летнюю воду в море.

— Лет пять назад…

Рома опять закурил:

— Это ненормально.

Я сосредоточилась на фаршировке перцев, с которых срезАла красные скальпы с зелеными хвостиками.

Он предложил примирительно:

— Давай вместе съездим похороним его?

— У тебя есть лопата?

Я знала, что у Ромы нет лопаты. Пока мы перевезли только кучу его книг, одежду, компьютер и кофемашину. В его квартире осталась майнинговая ферма, которая занимала всю лоджию, и полупустые шкафы. Он повесил wi-fi розетки и сокрушался в такси, что придется расстаться с фермой и следить за ней на расстоянии. Разве у человека с майнинговой фермой может быть лопата?

— Купим, — ответил он.

— Я не хочу.

Я, действительно, не хотела, чтобы у меня в квартире стояла лопата и не хотела ехать закапывать Севера в ледяную землю.

— Я здесь никогда не буду хозяином. — Он вернулся к своим книгам и моим шкафам.

Мы заснули, не сказав друг другу ни слова.

Утром Рома пил кофе и, не отрываясь, смотрел в окно. Там сыпался безразличный снег.

Я вспомнила, что было две недели назад.

Он читал вслух Фолкнера — один из тех йокнапатофских романов, до которого сложно добраться самостоятельно. Он читал мне его, потому что хотел поделиться чем-то важным. Я лежала рядом, уткнувшись носом в его плечо, он гладил меня по спине. Я видела, как скатываются слезы из-под его очков. Так трогал его текст. Я стирала слезы с его щек, и мне самой хотелось плакать от любви и счастья. Казалось, что в жизни ничего не может быть лучше. Потом он захлопнул книгу и сказал: «Переезжай ко мне». Но его однушку и так занимали ферма и шкафы с книгами — там не было места даже для моей одежды. К тому же я ненавидела к нему добираться — после метро еще сорок минут на электричке — по вечерам там толкались усталые люди. И я предложила: «Давай лучше ко мне?». Моя квартира была больше, а жила я ближе к метро. Он ответил: «Ты меня все равно выгонишь». Но я пропустила его слова мимо ушей, как ребенок, увлеченный своими игрушками.

Спустя два вечера я опять ехала к нему — в холодном темном вагоне. Я ужасно замерзла и хмуро смотрела на зимнее подмосковье из электрички. Мимо проходил парень в шапке-ушанке, он склонился над моим сиденьем.

— Этот вагон не отапливается, — сказал он.

Как будто можно было не заметить, что отопления и света нет.

— Я знаю, — сказала я.

— А зачем вы в нем едете? Там дальше теплее…

Мне не хотелось объяснять, что я еду в хвосте, потому что выход с платформы у меня в хвосте, что в теплых вагонах больше людей, а я терпеть не могу забитые вагоны, а еще — что мне просто не хотелось куда-то двигаться, и в понятной холодной темноте было по-своему спокойно.

Я не ответила, и парень ушел.

Рома был в скверном настроении.

— А стол возьмем? — с порога спросил он.

Все эти дни он терзал меня звонками и сообщениями по поводу переезда. У него стоял большой круглый стол на кухне.

— Вряд ли он ко мне влезет, — я сняла пальто и засунула ледяные руки под теплую воду, чтобы согреться.

Рома глядел на меня хмуро, привалившись плечом к дверному косяку.

— В семье должен быть круглый стол, — без надежды произнес он.