Как в страшном сне! Штригесу – так звали моего седовласого Вергилия – удалось занять место на кресельном ряду. Оказалось, что каждый вечер за них идёт настоящая борьба. Кто не смог одержать в ней победу, тот спит на жёстком полу. Нужно отдать должное Анжелике, она подготовилась: то, что я изначально приняла за гидрокостюм, оказалось одноместным надувным матрасом. Сама не знаю, как спутала, просто увидела плотную прорезиненную ткань, ласты и маску, вот мозг и сложил два плюс полтора. В первую же ночь мне предложили за матрас три тысячи кредитов.

Я понятия не имела, выгодное это предложение или нет, поэтому решила, что отложу мысли о торгах на потом и приму решение перед тем, как покину гостеприимнейшее место, в котором за надувной матрас отчаявшиеся люди готовы отдать все драгоценности и последний кандибобер. Вот только нехорошо наживаться на чужом горе, так что пообещала себе по возможности подарить матрас особо нуждающемуся. Интуиция подсказывала: нуждающихся вокруг полно, но я утешила себя тем, что у них хотя бы документы есть, а мне ещё неизвестно сколько тут выживать. Возможно, придётся сдавать матрас в аренду, чтобы прокормиться.

Скажу вам честно: никогда не думала, что окажусь в ситуации, когда придётся сражаться за спальное место и голодать. Но бюрократия и не до такого может довести.

– С добрым утром, – потянулась я, разминая шею и плечи.

Анжеликина куртка под головой, а пуховик – вместо одеяла. Не так уж плохо. Очередь к столу с талончиками сегодня была в два раза пухлее, чем вчера, особенно у начала. Я потёрла глаза и разглядела в ней Дийнара с его черноволосым родственником. Как же того звали? Имя вылетело из головы. Чиновничий стол пока пустовал. Господа аристократы не то чтобы стояли к нему близко, но гораздо ближе, чем я. И это если учесть, что на прохождении досмотра удалось сильно их обогнать.

Пожалуй, стоит держаться подле них, раз его сиятельство граф Зоттер тут бывал уже не раз и ориентируется в местных реалиях куда лучше одной невезучей попаданки.

– И вам, Валерия, доброго утра, – благожелательно проговорил Штригес.

Всё-таки повезло, что он взял меня под опеку. Даже бутылку минералки вчера подарил. Новую, запечатанную, стеклянную. Показал, где можно набирать питьевую воду и объяснил, как дойти до столовой. Вокруг просыпались и суетились страждущие чиновничьего внимания разумные. Очереди с утра были особенно длинными – и в туалет, и в столовую, и в окошки.

Слегка сдув матрас, я воткнула его в выдвижную ручку чемодана, потом сделала утренние дела: ополоснулась в душе, постирала бельё и высушила его под мощным потоком горячего воздуха из подобия фена для рук, а затем отправилась добывать пропитание.

Столовую нашла почти сразу, по хвосту торчащей из неё очереди. Мысленно сочиняя частушки про убийство жаб, прикрыла глаза и встала за последним посетителем.

Спустя какое-то время рядом раздался голос Дийнара:

– Светлого дня, любезнейшая.

Он невзначай присоединился ко мне, ловко обогнув конец очереди.

– Эй, так нельзя! – возмутилась полноватая симпатичная женщина с двумя сумками.

– Мы вместе! Благодарю за бдительность, – заверил её блондин, одарил обворожительной улыбкой, и недовольство женщины угасло.

– И вам доброго утра, – подавила я желание зевнуть. – А во сколько открываются окна?

– Через час, в 8.16.

– И почему у них все числа какие-то неровные, а в цикле 29 дней? Нельзя как-то округлить?

– Это специальный принцип всеобщего неудобства, называемым также принципом всеобщего равенства, – хмыкнул Дийнар. – У различных видов и рас разные часы биологической активности, системы исчисления и связанные с числами суеверия. В Канцелярии приняты такие, которые не допускают фаворитизма ни одной из рас, и, как результат, одинаково неудобны всем.

– Стены тоже поэтому серые?

– Именно! Серый одинаково раздражает всех, зато гораздо меньше, чем другие цвета. Представьте, если бы вокруг был жёлтый.

Меня аж передёрнуло.

– Или ярко-розовый, – хмыкнула я.

– Вы уловили мысль.

– Кстати, почему сектор Ж называют Синим?

– О, я слышал эту историю. Говорят, в какой-то момент серый, в который покрасили это крыло, чуть-чуть отливал синевой. Выходцы из Хармаята – это такой не очень развитый магический мир – очень возмутились и устроили потасовку, потому что в их воззрении синий цвет унижает мужественность и даже намекает на противоестественные связи. Говорю же, недоразвитый мир со средневековыми предрассудками. Цвет – это всего лишь цвет. Так как недовольных оказалось достаточно много, и каждый счёл нужным высказаться, зал перекрасили, но все его с тех пор называют Синим, – охотно пояснил Дийнар, а затем наклонился к моему уху и прошептал: – Если вдруг увидите хармаятца, то ни за что не говорите ему, что я ношу синие трусы.