Уистлер протянул Барсику печенье на ладони. Барсик слизнул печенье и подошел к Марии, сел у ее ног. Уистлер присвистнул.

– Ты ему нравишься, – сказал Уистлер с иронией. – Как обычно…

Вечная бестолковая пантера.

– А сколько он может прожить? – спросил я. – Он же… вроде вечный?

Барсик зевнул и ткнулся мордой в руки Марии. Мария погладила пантеру по голове.

– Сколько он может прожить?

– Срок эксплуатации не ограничен, – ответил Уистлер. – Разумеется, при бережном отношении. Клеточная регенерация – язык за неделю отрастает, главное, не забывать кормить – сам он охотиться не умеет.

– Если не кормить, сдохнет с голоду. – Мария чесала пантеру за ушами. – А может, не сдохнет, никто ведь не проверял… Кстати, а тебя не смущает, что Барсик… бессмертный?

Бессмертный Барсик начал дрыгать задней лапой.

– Я синхронный физик, – ответил Уистлер. – Каждый синхронный физик стремится к бессмертию. Можно сказать, бессмертие – наше кредо. Так что Барсик меня ничуть не смущает. Бессмертие не должно никого смущать, это единственная цель человеческого вида. Да, пока мы достигли, скажем так, относительного…

– Неужели? – перебила Мария.

Уистлер самоуверенно кивнул. Мы падали в трюме «Тощего дрозда», я, Уистлер, Мария и вечная пантера.

– Сами посудите – примерно через пятьдесят лет количество людей, побывавших в космосе, превысит количество тех, кто никогда не покидал Землю, – сказал Уистлер. – На сегодняшний день мы колонизировали девять планет, Homo spatium есть данность. В случае если Солнце превратится в сверхновую, человечество уцелеет в колониях. Так что мы сделали первый шаг. Следующий шаг – бессмертие абсолютное, а для этого нам нужна Вселенная. Максимальное расселение!

Уистлер вскинул руку и с энтузиазмом указал в темноту перед нами.

– А Галактика? Галактики нам не хватит? – спросила Мария.

Мне бы вполне хватило.

– В том-то и дело, что не хватит! Физика нашей Галактики относительно однородна, Земля состоит из тех же элементов, что и Глизе, постоянные Больцмана в системе Сол и в системе Реи одинаковы, Галактика – это наш задний двор… ну или колыбель, если угодно, мы не найдем здесь ничего нового, тот же песок, те же камни. Вселенная – наша цель! Лишь там есть что-то отличное. Надеюсь… Одним словом, мы должны пробить горизонт…

– Вступайте в синхронные физики! – закончила Мария.

Уистлер рассмеялся.

– Вступайте-вступайте, нам все нужны: спасатели, библиотекари, пекари…

Снова глухой гул снаружи, не у меня в голове гул, остальные его тоже услышали – Барсик сел, Мария поежилась, хотя в трюме не холодно. А я подумал: сыплется ли с Барсика шерсть?

– А знаете, что случилось на самом деле? – вкрадчиво спросил Уистлер. – Мы умерли. «Тощий дрозд» стремится сквозь лед и тьму изнанки, а экипаж и пассажиры лежат бездыханные в стазис-капсулах, а то, что мы наблюдаем вокруг…

Уистлер свистнул, эхо ответило. Мария вздрогнула и коснулась рукой моего локтя.

– Всего лишь чье-то не самое остроумное посмертие.

Барсик просительно мяукнул, и Уистлер дал ему печенье. Барсик сожрал и почесался.

– Чье? – спросила Мария.

– Видимо, мое, – ответил Уистлер. – Конечно, вы можете поспорить с Декартом, но я легко могу доказать, что все вокруг – это мое и ничье иное посмертие. В котором продолжаюсь я…

– А мы? – вмешалась Мария. – Как же мы?

Я подумал, что не хочу продолжаться во сне Уистлера. С чего вдруг? Мы с ним едва знакомы, а он уже утверждает, что я существую у него в голове, да и то меньше недели. Но я-то знаю, что это не так, спорить с ним бесполезно, я все равно проспорю. А если вдруг переспорю, то потом, через два дня, пойму, что он нарочно поддался. Из всяких хитрых соображений. Я не могу переспорить синхронного физика.

– Кстати, а вы знаете, почему все видят сову? – спросил Уистлер. – Или я рассказывал? Про это есть отличнейший анекдот, я включил его в будущий сборник… Так вот, встречает как-то раз синхронный физик квантового…

Выход в день

Филиал Мельбурнского Института Пространства.

Уистлер утверждает, что Институт – самое большое здание в колониальных мирах, и это, наверное, на самом деле так; я сидел в кают-компании «Тощего дрозда» и разглядывал Институт – белый прямоугольник на севере материка, вокруг тундра, озера и реки, никаких гор, это хорошо, я устал от гор, сегодня мне нравится плоскость. До этого самым большим зданием на планете был прежний Институт Пространства. Его, если верить Уистлеру, тоже видно с орбиты, правда, мне его обнаружить не удалось, хотя я всматривался в Реген больше часа.

С орбиты филиал Института Пространства похож на белый, поставленный на ребро и чуть утопленный в землю кирпич.

В кают-компании по-прежнему никого. Я рассчитывал, что Мария и Уистлер после воскрешения придут, они не пришли. Но я не удивился – восьмой вектор прочувствовал даже я.

Я открыл глаза, потрогал лицо и обнаружил, что оно онемело, VDM-фаза завершена, приятного пробуждения, и правая рука онемела – я сжимал пальцы, но не чувствовал их. Укусил. Укус ощущался, боль нет. Отлично.