– К бабам? – заморгала я. – А у вас и женщины работают?

– Еще как работают. Пойдем-ка.

Схватил меня за рукав и потащил куда-то вглубь комнаты. Нырнул в маленькую дверцу – и мы словно в другом мире очутились. Здесь не было ни пыли, ни тумана, только большой стол, застеленный льняной пятнистою скатертью. А за столом сидели четыре женщины и… пели. Сладко так пели, красиво. Я от такого дива головою затрясла. Никак надышалась порошков ихних и теперь чудится всякое?

Но нет, разглядев нас, женщины смолкли, отложили свою работу и на нас уставились с интересом.

– Ученика принимайте. Это Маруш. Пока пусть у вас сидит, а там видно будет.

– Мальчишка же совсем, – неодобрительно покачала головой одна их женщин. – Какой из него рисовальщик? Сумеет ли что-то? Только разве глазурь наносить… Да и то дело не самое простое. Забери его себе, Прохор. У нас тут работа тонкая.

– Полно, не велик труд – палочки да листочки выводить на блюдцах. Зато и краски у вас не синие и не золотые.

Женщина вздохнула и кивнула на топчан в углу.

– Ладно, оставляй. Как тебя там? Маруш? Посиди пока, погляди, чем мы тут заняты. Закончу я чашки и к делу тебя пристрою. Зови меня теткой Даной.

Я кивнула расстроенно. И стоило в мужское переодеваться, когда могла бы даже косу не резать? Вон, и женщины работают. Врали, выходит, что только мужиков Долохов берет.

Села в углу, злясь на себя и присматриваясь к работе. Женщины больше не пели, знать, меня стеснялись. Рисовали быстро и ловко. Перед каждой на столе лежал листок с эскизом. Кисти у них разные – были и широкие, и тонкие. И краски разные. Одна широкие мазки на чашку наносила и отставляла в сторону. Вторая подсохшую чашку к себе придвигала и тоненькой кистью добавляла мелкие штрихи. Третья – только палкой тыкала, оставляя круглые пятнышки, видимо – будущие ягоды. А последняя уже дорисовывала все, что оставалось, и возле нее был весь стол чашками заставлен. Мне немедленно захотелось ей помогать.

– Смотришь, Маруш? – подала голос тетка Дана, что рисовала зеленые мазки листьев и стеблей.

– Смотрю.

– Как думаешь, что главное в узоре?

– Чтобы ровно было? И краска не потекла?

– Нет, глупый. Чтобы все чашки одинаковые были. Попробуй двенадцать рисунков сделать, чтобы друг от друга не отличались, сам поймешь, как это сложно.

– Да чего уж проще, – буркнула я, почесав нос. – Трафарет из бумаги вырезать да по нему красить.

В мастерской вдруг воцарилась тишина. Женщины разом отложили кисти и уставились на меня во все глаза.

– А ну-ка, поясни.

– Так это… – вжала я голову в плечи. – Ну, трафарет. Когда в листе бумаги дырочки прорезаны. По ним кистью проводишь… Я ведь в школе рисовальной учился. Мы для начала учились цветы всякие по трафаретам рисовать. Потом, правда, уже сами…

Голос мой становился все тише. Я вдруг подумала, что умничать вот так сразу, с первого же рабочего дня, – не самая добрая мысль.

– Интересно говоришь, – кивнула тетка Дана. – Только бумага-то намокнет быстро.

Она убрала под косынку выбившуюся прядь седых волос и ободрительно мне улыбнулась.

– К тому же чашка-то не плоская, – добавила молодая хорошенькая девушка в желтом платке. – Для тарелок хорошо будет, для тарелок мы стеклянными пластинами пользуемся. А с чашкой – кистью быстрее.

Я на мгновение задумалась.

– Стеклянная – это как?

Не успела узнать. Хлопнула вновь дверь, и в мастерской показался сам Долохов.

– Чего болтаем, девицы? Никак работа закончилась?

Я от его густого раскатистого голоса даже присела испуганно. Ругать будет, поди. А то и уволит за пустые разговоры. Но женщины не убоялись, только заулыбались радостно.

– Да вот, Казьмир Федотыч, новенького уму-разуму учим. Кажися, толковый мальчонка. Еще кисть в руки не брал, а уже придумывает что-то?

– Славно, славно. А только “виноградную” партию нужно к ночи в обжиг поставить. И “яблоки” все в Большеграде скупили, надо еще с десяток.

Я быстро прикинула, что в одном сервизе – дюжина чашек и каждая с блюдцем. Это же сто двадцать, нет, даже двести сорок рисунков! Сколько же времени займет такая работа? А что потом, в глазах только виноград и яблоки скакать ночью будут?

– Яблоки так яблоки, Казьмир Федотыч, – кивнула тетка Дана. – А только надоели нам ваши яблоки хуже чем горькая рябина!

Женщины залились смехом, а та, молодая, в желтом платке, храбро добавила:

– Нельзя ли нам вишню рисовать или огурцы какие?

– Нельзя, – веско ответил Долохов. – Пока образца нету, рисуйте “виноград”. Да побыстрее, не то сердиться начну.

Он еще раз окинул тяжелым взглядом женщин, которые тут же схватились за кисти, а потом опустил горячую ладонь мне на плечо.