– Поглядел, Маруш? Пойдем покажу, что в других цехах делается. Вот там у нас комната, где посуду глазурью покрывают, да печи для обжига.

И повел меня, изрядно оробевшую, куда-то за дверь. Рука его жгла через тонкую рубаху, но противиться я не смела.

– Понравилось в рисовальном цехе? – прогудел Долохов, зачем-то крепче стискивая плечо. – Правду говори, не ври.

– Не слишком, – тихо ответила я – ну а чего? Сам же просил не врать. – Пахнет дурно и скучно одно и то же изо дня в день рисовать.

– Я так и думал!

Сердце заколотилось, в носу защипало.

– Нет, я готов на любую работу, я буду рисовать хоть виноград, хоть огурцы… Не прогоняйте меня, Казимир Федотович!

– А ну молчи и слушай. Я тебя в деле видел. Посажу в свой кабинет, будешь эскизы рисовать пока. Нечего солями дышать, успеешь еще. Вот, гляди, тут у нас бак с глазурью.

Я послушно заглянула в большую бочку с густым белым киселем и покивала, приоткрыв рот. Два молодых парня быстро-быстро подхватывали длинными щипцами небольшие кувшины со стола, окунали их в бочку, держали там, а потом вытаскивали и ставили на полки. Их движения были похожи на тщательно отрепетированный танец. К слову, лица юношей были снова прикрыты платками. Третий работник, чуть старше, внимательно оглядывал блестящие кувшины на полках и водил над ними руками.

– Это Осип, – тихо пояснил Казимир. – Маг-бытовик. Убирает лишнюю глазурь, пузыри и потеки. С ним качество посуды весьма выросло, а брака не стало вовсе. Если глазурь неровно ляжет – то непременно потрескается, а нам ведь этого не нужно, – и уже мастерам бросил: – Ну что, Данко, добавляли фосфорной соли в глазурь?

– Трещит, Казьмир Федотыч, – коротко ответил один из молодых людей.

– А что с рельефом? Стекает?

– Рельеф хорошо себя показал. Думаю еще позолоту сверху попробовать. Будет богато. Пока же в печи стоит.

– Потом покажешь, что выйдет.

Пока я глазела по сторонам, Казимир вел с мастерами вполне содержательную беседу. Они с полуслова понимали друг друга. Обсудив какие-то совершенно непонятные мне “присадки” и “зерновку”, они остались друг другом довольны. Потом Долохов вывел меня на воздух, позволяя отдышаться.

– Печи потом посмотрим, – сказал он. – Там для тебя ничего интересного. Ну, как настроение?

Я улыбнулась бодро, а потом у меня заурчало в животе.

– Завтракал? – остро взглянул Долохов.

– Не успел.

– Я так и понял. Тогда для начала перекусим, а потом я тебе покажу, что хочу увидеть от тебя.

К моему тайному восторгу Хозяин оставил меня в деревянной беседке возле главного здания. Снова заходить внутрь я боялась. Здесь же так сладко пахла желтеющая уже листва и качали пушистыми бордовыми головками пышные цветы. Хризантемы – вот как они назывались, я помнила. Матушка такие же выращивала в саду, пока отец был жив. Они до снега цвести будут.

Сев на высокую лавку, я сбросила ботинки, болтая ногами. Интересно, для чего тут беседка построена? И можно ли рабочим гулять по саду? А кормят их где – неужели прямо в мастерских? Завидев Казимира, несущего большой поднос, я встрепенулась и дернулась было помочь, но остановилась. Если бы желал, чтобы я ему служила – то сказал бы. Пока же не просит, лучше не соваться под руку.

– Маруш, квас любишь?

Я вспомнила мерзкий горько-кислый вкус и мотнула головой.

– Воды бы лучше.

– Я грушевого взвара взял, но если хочешь воды – на колодец сам беги. Не обессудь, разносолов не предлагаю, мы не дома. Что работникам небеса ниспослали, то и нам сгодится.

Небеса нынче к работникам оказались щедры, предложив на обед вареные овощи, большую котлету и огромную плюшку с изюмом. Вот это я понимаю: хороший мастер голодать не должен! Впрочем, все мне не съесть, поэтому плюшку я сразу отложила, а вот котлету умяла первой.

– Казимир Федотович, можно я булку с собой возьму? Для брата?

– Бери, конечно. Есть, во что завернуть?

Я закивала и торжественно извлекла из мешка, что я так и не выпустила из рук, чистейший носовой платок. А следом – и сало.

– Не желаете?

– С чесноком, поди? Нельзя мне, доктор запретил. Сказал овощи есть и мясо на пару. Кофе еще запретил и сладости.

– Жестоко, – посочувствовала я. – За что он так?

– Сам не знаю, – пожал могучими плечами Хозяин. – Никак, хочет, чтобы я худым как он стал.

Я вспомнила доктора Пиляева и хихикнула. Точно, он довольно изящно сложен.

– Ну что, ты сыт? Тогда хватит бездельничать, пора за работу.

– Никуда не годится, – Казимир Федотович нещадно критиковал мои рисунки. – Во-первых, это слишком сложный орнамент. Повторить его в точности невозможное, а чашки в сервизе должны быть одинаковые. Тут вот, – он ткнул обожженным кривым пальцем с следующий эскиз, – цвета сложные. Такие смешивать – мороки больше, чем толку. Да еще неизвестно, как себя краска при отжиге поведет.