Шрифт:
Часто деля с ним трудности отважных и доблестных экспедиций во времена нашей благотворительной деятельности, мы не видели в нём ни малейшего колебания. Ветеран операций помощи, он никогда не выказывал уныния или слабости, хотя груз его обязательств был невероятно тяжёл.
Будучи адвокатом во время своего последнего воплощения, он характеризовался чрезвычайной ясностью ума при анализе проблем, представавших на излучинах его пути.
Всегда смиренный и бесстрашный, он проявлял сейчас все признаки значительного ухудшения своего состояния.
Я знал его в качестве исполнителя кратких задач в физической сфере, он напрямую отвечал на нужды семейного плана, и мне невозможно было даже представить себе размах и природу этой миссии.
С тех пор он выглядел отстранённым и разочарованным, словно воссоздавая состояние наших братьев, недавно прибывших с Земли. Он замыкался в глубоких раздумьях, избегал откровенных братских бесед. Он жаловался на то, на другое, и мы могли иногда видеть слёзы, которые стояли в его глазах, будучи не в силах скатиться по щекам.
Никто не осмеливался узнать причину его страдания или нравственного состояния, в котором проявлялась манера его поведения.
Но, спровоцировав несколько часов уединения с ним, сидя на садовой лавочке, я умело постарался дать ему раскрыть душу, использовав как предлог трудности, занимавшие меня. Я вспоминал своих родных, оставленных мной на Земле, и высказывал озабоченность их поведением.
С грустью я предчувствовал, что его душу мучают неурядицы его семьи, словно рецидив язвы, и не ошибся.
Мой друг поддался на мой нехитрый трюк и открыл мне свои чувства.
Сначала он туманно говорил об опасениях, осаждающих его угнетённый ум. Он старался забыть, отстраниться от этих проблем. Но… члены его семьи, оставшиеся на Земле, навязывали ему болезненные воспоминания, которые трудно было изгнать из его разума.
— Неужели супруга тебя так угнетает? — решился я спросить с целью определить стержень печали, который открывал шлюзы его молчаливых слёз.
Педро посмотрел на меня с видом побитой собаки и ответил:
— Существуют моменты, Андрэ, когда просто необходимо излить свои воспоминания, даже если это и кажется неестественным, чтобы встряхнуть прошлое и извлечь из него истину, только истину …
Он задумался, словно задохнулся на мгновение перед тем, как продолжить:
— Я не иду на поводу у сентиментальности, даже если и ценю чувства по их значимости. Кстати, уже давно опыт научил меня размышлять. Уже сорок лет, как я живу здесь, и практически сорок лет моя супруга вынуждала меня к абсолютному равнодушию сердца. Я покинул её, когда молодость физических энергий кипела в её венах, и Энедина не смогла держаться в стороне от женских требований, что можно понять.
Затем он стал говорить о том, как она сошлась с другим мужчиной, вышла замуж во второй раз, вместе со своими тремя детьми, которых тот усыновил. Но новый муж полностью отдалил её от его духовного присутствия. Человек с большими амбициями, он завладел средствами, которые Педро собирал с целью заставить их приносить большие доходы во времена своих рискованных коммерческих предприятий. И стал действовать с таким лёгкомыслием, что у его супруги, ранее простой женщины, появилась страсть к большим деньгам, она стала бездумно тратить своё земное время на мотовство и кокетство, пока не растратила себя в сексуальных утехах. Наблюдая за своим мужем, молодым богатым мужчиной, без каких-либо серьёзных занятий, который постоянно множил свои галантные приключения, она захотела отомстить за себя, бросившись в хаос удовольствий, не зная, что тем лишь усложняет своё плачевное состояние.
— А мои два мальчика, Хорхе и Эрнесто, очарованные блеском золота, которым отчим унижал их, утратили рассудок в том же бреду лёгких денег и уподобились животным до такой степени, что уже не хранили ни малейшего воспоминания о своём отце, хоть и стали сегодня зажиточными пожилыми коммерсантами …
— А что, твоя супруга всё ещё в физическом мире? — спросил я, обрывая долгую паузу, чтобы не кончался разговор.
— Моя бедная Энедина десять лет назад вернулась сюда, покинув своё тело вследствие желтухи, ставшей для неё невидимым палачом, пришедшим к ней вместе со спиртными напитками. Видя её исхудавшей, побеждённой болезнью, я в тревоге старался привлечь все средства помощи, бывшие в моём распоряжении… Меня сводила с ума перспектива видеть её в рабском состоянии, подчинённой унижающим её силам, к которым она, сама того не заметив, добровольно присоединилась. Во что бы то ни стало я хотел удержать её в плотском теле, как человек, спасающий несознательного ребёнка невидимой помощью. Но, увы, напрасно я старался поддерживать её. Она была принята в свои объятия теми сущностями, к которым так легкомысленно присоединилась, и после развоплощения ей понравилось оставаться в порче, она хотела убежать, когда это невозможно. Что ж, ничего другого не остаётся, как ждать, ждать…
— А как твои дети?
— Загипнотизированные материальным богатством, Хорхе и Эрнесто оказались вне моего поля досягаемости. Они уже не могут мысленно вызвать мои воспоминания. С целью привлечь к себе их помощь и симпатии, отчим смог внушить им, что они — не мои дети, а его, плод союза с моей супругой ещё во времена моего земного существования, в чём Энедина и не хотела его уличать…
Мой спутник слабо улыбнулся и продолжил рассуждения:
— Представь! Во плоти страх — это нечто общее, в отличие от развоплощённых. А в моём случае я сам удалился от семейного очага, ставшего добычей чувства ужаса который невозможно сдержать… Но даже в этом случае Бог не оставил меня в одиночестве в том, что касается семейных чувств. У меня есть дочь, с которой у меня постоянная духовная связь… Беатриса, которую я оставил младенчестве, терпеливо переносила оскорбления и обиды и осталась верна моему имени. Таким образом, мы — две души на одном уровне понимания…