«Мне больше ничего не грозит, — сказал я ей. — Ничего». Сказал таким, должно быть, категоричным тоном, что наш сосед за ближайшим столиком, блондин лет сорока, вполне возможно, один из полицейских, которых я заметил давеча в кафе на площади Сен-Мишель, обернулся и посмотрел на меня пристально. Я выдержал его взгляд и улыбнулся ему.

Однажды она сказала, что хочет съездить «за вещами» к себе в Сен-Мор. Это был единственный день в то лето, когда мы покинули Монмартр. Мы ждали поезда на перроне Бастильского вокзала [6] .

Как ты думаешь, не слишком рискованно ехать туда? — спросила она. — Они ведь могли найти мой адрес.

Я же в тот момент особого страха не испытывал.

— Они не установили твою личность. Как они могут узнать адрес неизвестной женщины?

Она с готовностью кивнула, как будто сказанное мной вдруг показалось ей очевидностью. И еще повторила два-три раза слово «неизвестная», должно быть убеждая себя, что ей ничего не грозит и она навсегда останется неизвестной.

В купе мы были одни. День будний, мертвый послеполуденный час в разгар лета. В ночь нашей первой встречи в квартире Мартины Хейвард мы пошли в два часа пополуночи пешком к площади Альма. Она взяла такси, чтобы ехать к себе в Сен-Мор, и назначила мне встречу на завтра, там, записав на клочке бумаги свой адрес: 35, авеню Дю Нор. И на следующий день я ехал в том же поезде, в тот же послеполуденный час, по тому же маршруту, что и сегодня: Бастилия. Сен-Манде. Венсенский лес. Ножан-сюр-Марн. Сен-Мор.

Авеню Дю Нор была обсажена деревьями, листва смыкалась сводом над головой. Она пустовала в этот жаркий день, как и улицы Монмартра. Пятна солнца и тени ложились на тротуар и проезжую часть. В первый раз я приехал сюда две недели назад, она ждала меня у своего дома. Мы прогулялись до Варен-Сент-Илер и посидели на террасе отеля на берегу Марны, он назывался «Малый Риц».

В этот раз она поколебалась, прежде чем открыть калитку, и бросила на меня встревоженный взгляд. Она испытывала тот же мимолетный страх, что охватывал нас ночами на Монмартре, когда мы возвращались в отель «Альсина». Лужайка была запущена. Трава разрослась, заполонив аллею, которая вела к порогу дома. Газон лежал как бы в низинке, и дом стоял на пологом склоне так, что не было видно первого этажа. Расположение дома казалось крайне ненадежным, он словно стал жертвой оползня. Походил он одновременно на виллу и на коттедж.

Она сказала, чтобы я подождал ее внизу, пока она соберет вещи. Комната была большая. Из мебели один диван. Окна выходили с одной стороны на склон лужайки, заслонявший горизонт, с другой открывалось что-то вроде пустыря внизу этого склона. В самом деле, казалось, что дом стоит в шатком равновесии и может опрокинуться в любой момент. И еще тишина здесь была такая глубокая, что через четверть часа я испугался: а вдруг она сбежала, как это часто делал я сам с дежурной фразой: «Подождите, я сейчас вернусь», когда мы проходили мимо здания с черным ходом на площади Сен-Мишель, откуда можно было выйти на улицу Ирондель, или дома 1 по улице Лорд-Байрон, из которого лабиринт коридоров и лифтов выводил на Елисейские Поля.

Она спустилась ко мне, когда я уже не сомневался, что ее и след простыл, и собирался удостовериться, поднявшись на второй этаж. В руке у нее был черный кожаный чемодан. Она села на диван рядом со мной. И вдруг я почувствовал, что мы одновременно подумали об одном и том же: о теле Людо Ф. в квартире на авеню Роден.

Я взял ее чемодан — он был довольно тяжелый, — и мы снова пошли по авеню Дю Нор. Она вздохнула с облегчением, покинув этот дом. Я тоже. Бывают такие места, не внушающие опасения с первого взгляда, на вид совершенно обычные, но очень скоро вы начинаете ощущать исходящие от них пагубные волны. А я всегда был чувствителен к тому, что называют «аурой места». До такой степени, что спешил уйти при малейшем сомнении, как в тот зимний день в кафе «Родник», когда оказался в обществе брата Женевьевы Далам и его спутника с лицом старого грума. Я даже хотел всесторонне рассмотреть этот вопрос, составив в одной из моих тетрадей список мест и точных адресов, где мне не хотелось задерживаться. Это особый дар, шестое чувство, которым обладают, например, собаки, натасканные на поиск трюфелей, и как тут не вспомнить иные приборы, да хоть миноискатели. В последующие годы я обнаружил, что не ошибался насчет большинства этих мест и адресов. Причины, по которым они испускали нехорошие волны, я узнавал случайно, слыша свидетельства очевидцев, сопоставляя факты, читая старую хронику происшествий, зачастую двадцати- или тридцатилетней давности, а иной раз было достаточно нескольких слов из разговора, невольно подслушанного в кафе.

На авеню Дю Нор я время от времени останавливался и ставил чемодан на землю. Он и вправду был тяжелый, этот чемодан. Я даже спросил ее, не засунула ли она туда тело Людо Ф. Она осталась невозмутима, но шутка ей явно не понравилась. Шутка ли? Иногда во сне и даже сейчас, когда я пишу эти строки, я чувствую в правой руке тяжесть этого чемодана, как старую рану, которая давно зарубцевалась, но все еще побаливает зимой или к дождю. Давние угрызения совести? Они преследовали меня, но я никак не мог постичь их причину. Однажды мне было наитие, что причина эта родилась раньше меня и угрызения совести распространялись, точно по бикфордову шнуру. Мое наитие было мимолетно, как крошечный огонек спички, что вспыхивает на несколько секунд в темноте и гаснет…

Было еще далеко до вокзала Ла Варен, куда я приехал из Парижа в день нашего первого свидания. Я предложил ей провести остаток дня и ночь в отеле «Малый Риц», где мы ночевали две недели назад. Но она напомнила мне, что я тогда заполнил карточку в «Малом Рице», указав свое имя, как и в ту ночь в отеле «Малакофф». И потом, хозяева «Малого Рица» знали ее в лицо. Лучше нам было не напоминать о себе.

Очень может быть, что именно это далекое и смутное воспоминание об одном летнем дне в Сен-Море заставило меня написать сорок шесть лет спустя в одной из тетрадей вот эти датированные 26 декабря 2011 года несколько строк:

«Сон. Я вижу комиссара полиции, он протягивает мне повестку на пожелтевшей бумаге. В первой фразе говорится о преступлении, по которому я должен выступить свидетелем. Я не хочу читать эти страницы. Я теряю их. В дальнейшем я узнаю, что речь идет о девушке из Сен-Мор-де-Фоссе, убившей мужчину старше ее в Марли-ле-Руа (?). Я не знаю, почему вызван свидетелем.

Это вариация повторяющегося сна: уже арестовали разных людей, но меня никто не опознал. И я тоже живу под угрозой ареста, зная, что это случится, когда установят мою связь с „виновными“. Но в чем они виновны?»