— Дуня, я поеду на завод насчёт железа, крышу крыть. А деньги вот, в сундук кладу.

Дуня говорит:

— Деньги бывают золотые и серебряные, а тут бумажки пёстрые.

— Ладно, не толкуй.

Брат ушёл, Дуня села у окна покрасоваться. Мимо горшечник едет:

— Эй, красавица, горшков не надо ли?

— Надо, только денег настоящих нет, а всё бумажки пёстрые.

— Покажи!

Она деньги из сундука вынула, показывает. Деньги как деньги: рублёвки, трёшницы, пятишницы. Горшечник видит — девка глупая.

— Ладно, деньги мои, посуда твоя.

Дунюшка посуду в избу носит, всю избу заставила. На окнах кринки, на лавках кринки, на столах, на полках…

Брат приходит, глаза вытаращил:

— Дуня, это что?

— Посуда.

— Где взяла?

— Купила.

— Где деньги взяла?

— Я не деньги, я твои бумажки пёстрые отдала.

— Авдотья, ты меня разорила! Опять надо в город на заработки идти. И ты со мной пойдёшь. Собирайся.

Саня и видит: Дуня дверь с петель снимает, тяжёлую, дубовую.

— Куда ты с дверью-то?

— А может, в чистом поле будем ночевать. Я без двери боюсь.

Брат идёт, и Дунюшка за ним пыхтит, дверь прёт.

Вечер. Темень. На перекрёстке сосна матёрая.

Саня говорит:

— Залезем на эту сосну, ночь пересидим на сучьях. Безопасно будет.

Брат на сосну лезет, и Дунюшка за ним с дверью мостится. Расположила дверь на сучьях и легла.

А давнишний горшечник домой едет мимо этой сосны. «Эх, я неладно сделал, глупую девку обманул. Надо её деньги сосчитать».

С телеги слез, под сосну сел, стал считать Дунины деньги: рубль… три рубля… девять… двенадцать…

Дунюшка сквозь сон слышит этот счёт.

На край двери привалилась, чтобы поглядеть. Дверь перекувырнулась, Дунюшка и полетела, загремела с дверью вниз.

Горшечник рявкнул со страху, пал в телегу, лошадь настегал — да домой без оглядки.

Брат с сосны слез, видит — деньги лежат.

— Дуня! Мои деньги!

Сосчитал — все до копеечки целы.

— Ну, Дуня, пойдём домой хозяйствовать. Нет нужды в город идти.

Лень да Отеть[4]

(С. Писахов)

Жили-были Лень да Отеть.

Про Лень все знают: кто от других слыхал, кто встречался, кто знается и дружбу ведёт. Лень — она прилипчива: в ногах путается, руки связывает, а если голову обхватит — спать повалит.

Отеть Лени ленивее была.

День был лёгкий, солнышко пригревало, ветерком обдувало.

Лежали под яблоней Лень да Отеть.

Яблоки спелые, румянятся и над самыми головами висят.

Лень и говорит:

— Кабы яблоко упало да мне в рот, я бы съела.

Отеть говорит:

— Лень, как тебе говорить-то не лень?

Упали яблоки Лени и Отети в рот. Лень стала зубами двигать тихо, с передышкой, а съела всё-таки яблоко.

Отеть говорит:

— Лень, как тебе зубами-то двигать не лень?

Надвинулась тёмная туча, молния ударила в яблоню. Загорела яблоня большим огнём. Жарко стало.

Лень и говорит:

— Отеть, сшевелимся от огня; как жар не будет доставать, будет только тепло доходить, мы и остановимся.

Стала Лень чуть шевелить себя, далеконько сшевелилась.

Отеть говорит:

— Лень, как тебе себя шевелить-то не лень?

Так Отеть голодом да огнём себя извела.

Стали люди учиться, хоть и с леностью, а учиться. Стали работать уметь, хоть и с ленью, а работать. Меньше стали драку заводить из-за каждого куска, лоскутка.

А как лень изживём — счастливо заживём.

Как поп работницу нанимал

(С. Писахов)

Тебе, девка, житьё у меня будет лёхкое[5] — не столько работать, сколько отдыхать будешь!

Утром станешь, как подобат, — до свету. Избу вымоешь, двор уберёшь, коров подоишь, на поскотину выпустишь, в хлеву приберёшься и —

спи-отдыхай!

Завтрак состряпать, самовар согреть, нас с матушкой завтраком накормишь —