Определен был Юнгер в примечательную часть — полк, находившийся под патронатом представителей царствующего дома Гогенцоллернов, это был 73-й полк «королевских стрелков». Единственная мысль, тревожившая его душу и сердце, выражалась в страхе, что к ближайшему Рождеству первого года войны все закончится, и придется вернуться к обычной нудной жизни полным разочарования и огорчения. Головы юношей, таких как Эрнст Юнгер, кружились от возбуждения в ожидании необычных военных приключений и подвигов: «Среди всех нас, выросших в эпоху материализма, — вспоминал он позже об этих днях и переживаниях, — жила тоска по делам необычным, по великим и сильным ощущениям. Война захватила нас и оглушила. Отправлялись мы осыпаемые дождем цветов, в ошеломленном настроении, готовые на смерть. Война должна нам предоставить все то, что составляет великое, сильное, прекрасное. Она представлялась нам мужественным подвигом, радостным поединком стрельцов на цветущем, орошенном кровью лугу» [8] .

Страхи оказались напрасными: марнская битва задержала продвижение тевтонских армий. Победа не только задерживалась: война затягивалась, постепенно принимая неожиданную, совсем не героическую форму окопных сидений и затяжных боев, где значение имели не мужество, личная храбрость и героизм в духе стародавних войн, а техническое противостояние огня и железа и количество человеческого материала в дополнение к технике. Именно здесь Юнгер впервые сделал наблюдение, что техника приобрела такие свойства, при которых человек мог быть только ее придатком. И все же война содержала в себе приключение, но оно было иной природы, проявлялось иным образом и могло стать восхитительным уделом только тех, кто обладал особой способностью ощутить и вычленить его в череде военных будней. Война также раскрывала те черты личности, кристаллизовала те свойства характера, которые в мирной жизни либо не имели шанса проявиться, либо же выражались в вялых, неопределенных формах. Юнгер максимально использовал свой шанс; можно сказать, что именно война создала его как личность, и он отплатил ей благодарностью, ни разу не прокляв, не осудив.

В Эрнсте Юнгере обнаружились редкостная храбрость, холодная решительность и расчетливость, создавшие ему легендарную фронтовую славу. И образ жизни его был необычен. На военных полях Шампани и Бельгии он формируется как дельный офицер. Звание его невелико — лейтенант, командир взвода, но авторитет огромен. Он слывет умным офицером, способным поднять людей на исключительно трудное военное задание, что говорит, по меньшей мере, о доверии к нему подчиненных и вере в его счастливую звезду. И в то же время он регулярно ведет военные записи, не обращая внимания на обстановку: в окопах и под бомбежкой, перед боем и после атаки. За военные 1914–1918 годы их набралось до полутора десятков. И в этом опять сказалась отцовская предусмотрительность. Именно он советовал сыну вести дневники, а после — подготовить их к публикации и издать. Война приучила Э. Юнгера творить в любой обстановке, и творчество стало понято им как систематический труд развития наблюдательности и техники ее выражения в слове.

Ранения преследуют Юнгера. Сам он их насчитал четырнадцать. За ними следовали и награды. Судьба была к нему необычайно милостива. Накануне знаменитой битвы на реке Сомме он был случайно легко ранен и отправлен в лазарет. Его взвод участвовал в тяжелейших боях, и никто не вышел из них живым.

Вскоре он уже командир ударной роты и командует ею до конца войны, потеряв большую часть ее состава в боевых операциях. Конец войны отмечен впечатляющими наградами, из которых следует выделить Железный крест первой степени, Рыцарский крест Гогенцоллернов. Венцом фронтовой карьеры Эрнста Юнгера стало участие в отчаянных последних попытках германской армии прорвать фронт противника в марте 1918 года. Его штурмовая рота проявила исключительную доблесть, хотя и бесполезную в общем итоге сражений. Эти эпизоды фронтовой жизни особенно выразительны в дневниках Эрнста Юнгера. Тем не менее они не стали последним испытанием. Свой последний бой закончившийся весьма серьезным ранением, он провел 23 августа. Уже в госпитале в Ганновере он узнает, что награжден высшей военной наградой Германии — орденом «За доблесть» («Pour le Merite»), учрежденным еще Фридрихом II. Это чрезвычайно редкая в германской армии награда, особенно трудно и нечасто достававшаяся младшим чинам пехоты. Всего 14 человек из рядового состава пехоты были отмечены ею в годы первой мировой войны. Орден, фронтовая слава и военный авторитет Юнгера в годы нацистского режима оказались ему надежной, хотя и не единственной, защитой, не раз спасавшей героя Германии от преследований и, возможно, от гибели. Орден придавал ему и вес в кругах военной элиты, позволял стоять вровень с наиболее родовитыми ее представителями. На фронте, в окопах и госпиталях он познакомился со многими комбатантами, составившими в последующие десятилетия ядро офицерского корпуса Германии, основу возрождения ее военной мощи. Гитлеровский режим аннулировал эту награду, и круг награжденных ею оказался чрезвычайно узким, тем самым возвысился почет ее обладателей. С его смертью ушел из жизни последний носитель этого отличия. Начиная с 50-х годов, когда возрождались имя и слава Э. Юнгера, его голову и плечи осыпало немало наград, отличий, почестей как немецких, так и международных: литературных, научных, государственных, общественных, но ни одна не придавала ему столько достоинства и чести, как эта, военная.

В годы войны оформился характер Юнгера. Целеустремленность, соединенная с огромным трудолюбием, умение работать в самых неподходящих условиях, самодисциплина и развитая до совершенства техника самоанализа легли в основу его личности. Им не овладели ни цинизм, ни отчаяние, ни разочарование или безразличие, ставшие основным психическим комплексом людей поколения первой мировой войны. Не будучи лириком по природе, он умел ценить и хранить верность дружбе и товарищескому долгу, не раз для своего проявления требовавших гражданского мужества. В этот период происходило и духовное развитие его личности. Всю войну ему сопутствовали книги. Дневники содержат внушительный список авторов, чьи произведения были им прочитаны и продуманы. Следует отметить его необычный состав. Еще до войны он стал изучать Ницше, и «Воля к власти» многое определит в мировоззрении и социальной философии Юнгера в будущем. Но среди писателей не только немецкие имена. «Приключения Тристрама Шенди» Л. Стерна не просто прочитаны им в окопах, но изучен стиль и освоены некоторые писательские приемы английского автора. Столь же важен для него и Стендаль. Из русских писателей это, конечно, Достоевский и Толстой; необычным может показаться интерес к Тургеневу. Однако следует напомнить, что «Отцы и дети» особенно значимы для традиций европейского нигилизма, к которому Юнгер, как мы теперь знаем, имел прямое отношение. Но в эти годы, переживания которых еще решительно опосредованы юношеским опытом, проблема самоопределения, вычленение себя как личности из рутинного порядка культуры отцов, видимо, подспудно мотивировала духовные интересы и поиски, на пути которых встретился роман Тургенева. Но в особенности примечательно внимание к Гоголю. Значение этого писателя для развития некоторых важных явлений художественной и умственной жизни Германии начала века представляется недостаточно учтенным и изученным, особенно для понимания судеб немецкого экспрессионизма. Экспрессионистские тенденции и корни литературного и мыслительного облика Юнгера несомненны, но вот их истоки рассмотрены без должной широты подхода. Слитость, закономерная взаимоопределенность абсурда и реальности в мире человеческой жизни и того, что ее организует — общества — вот важнейшее духовное открытие, которым великая русская литература поделилась с Европой, жившей в атмосфере натуралистического французского и немецкого бытового романа конца XIX века. Но и помимо экспрессионизма, Гоголь оказал влияние на художественную мысль эпохи модернизма своей мистической двусмысленностью, колдовским символизмом и вниманием к таинственному в жизни и в человеке. В этом аспекте он осваивался русским символизмом (А. Белый). В немецкоязычных странах эссеист и философ Рудольф Касснер (1873–1959) стоит в первом ряду культурфилософов, воспринявших Гоголя не только как литературное явление своеобразной национальной культуры. Р. Касснер входил в сложную систему литературно-художественных и философских связей начала века, охватывавших культурную элиту почти всей Европы и включавших круг Стефана Георге, представителей венской интеллектуальной элиты (С. X. Чемберлен, Р. М. Рильке), мыслителей космополитической ориентации, подобных Герману Кайзерлингу, французов А. Жида, П. Валери и многих других.

С окончанием войны завершается важный период жизни Э. Юнгера — период сопряжения жизни и воображения, в котором высветились основные свойства личности будущего писателя, подведены первые итоги, убеждавшие Юнгера, что вне расчетливого контроля рассудка чувство — плохой руководитель жизни.

Как бы ни важно было для Э. Юнгера интеллектуальное и духовное самообразование в годы войны, по своему значению, однако, оно не идет ни в какое сравнение с силой воздействия опыта самой войны. Выражением этого воздействия стало то, что личностно-эмоциональный способ восприятия и реакций постепенно отодвинулся на второй план, уступив место тому, что можно назвать отстраненным созерцанием, формировавшим ту минимально необходимую объективную установку разума, с которой все события, и война в их числе, стали восприниматься как знаки и проявления жизни иных таинственных и могущественных сущностей, относительно которых человек являет собой лишь средство и орудие властвующих над ним и определяющих его судьбу сил. Присутствие их в человеке делает его значимым и сущностно определенным. Немецкая культурфилософская мысль, ведущая свое родословие от Гете и романтиков, нашла и словесно-понятийный способ обозначить структуры этой явленности жизни космоса в эмпирически доступных нам формах. Мы имеем в виду ставшее знаменитым, благодаря главным образом О. Шпенглеру, выражение «гештальт», не имеющее однозначного смыслового эквивалента ни в одном европейском языке и в силу этого вошедшее в них без перевода. Пришел к нему в своей социальной философии и Юнгер, желавший придать особый онтологический статус тому феномену единства организации, силы, целеустремленности и творчества, который, подчиняясь возможностям обыденного языка, он вынужден был обозначить термином «рабочий» (der Arbeiter).

Конец войны застал Э. Юнгера в ганноверском военном лазарете. Это время кратко, но впечатляюще описано им в первой книге военных дневников «В стальных грозах»: награда, встречи друзей, родственников, пирушки, знакомства, позже имевшие в его жизни немалое значение, медленное выздоровление. И ни единого намека на социальные бури, волнами недовольства, протеста и забастовок прокатывавшихся по стране. Казалось, после выздоровления снова ждет фронт. Но он рухнул и на Западе, и на Востоке. В одночасье монархия стала республикой, принявшей безоговорочную капитуляцию. За ней, как известно, шли разложение армии и ее разоружение, оккупация немецких приграничных территорий, а потом Веймарская конституция и Версаль. Вместо мощной армии Германия стала располагать только стотысячным рейхсвером, с весьма ограниченными целями поддержания внутреннего порядка и стабильности. Миллионы демобилизованных разбрелись по стране. Остановка производства и безработица вытолкнули на улицы множество рабочих. В стране сложилась ситуация на грани хаоса и анархии. В довершение ко всему возродились сепаратистские тенденции. Удивительно знакомая нынешнему россиянину обстановка. Действительно, если где-то в истории и следует искать аналогию тому, что мы переживаем ныне, то это Германия с конца 1918 и до 1923 года.

Уже в начале 1919 года Юнгер находится в кадрах рейхсвера. Должность скромна: командир взвода. Он служит под началом капитана Оскара Гинденбурга — сына знаменитого фельдмаршала; их связывают узы дружбы. Вскоре его включают в состав экспертов, занятых разработкой новых уставов и военных руководств. Благодаря этой перемене круг его знакомств расширяется. Такие имена из принадлежавших к нему, как В. фон Бломберг, И. фон Штюльпнагель, будут не раз мелькать в последующие годы в военнополитических верхах Германии.