При упоминании о Машке бывалый опер неосознанно крякнул, чуть радостно, чуть восторженно. Или на пирожки запал, или на кого-то другого.

— Распробовал, значит, — пробурчал Якут, — стряпню-то Махи.

— Ещё бы, — Василий Иваныч молодецки хмыкнул и расправил свои усищи, сначала слева, потом справа.

Сан Саныч, думая, что говорят с ним, гавкнул, спугнув одноглазую ворону с крыши пельменной. Наверняка, серая караулила, чтобы стащить парочку пельменей, когда все отвернутся. Стара уже, чтобы не тырить.

— А давайте картошки вам пожарим? — предложил вдруг Федюнин. — Как раз вареники сегодня делать хотели, картошки много начистили. Полный жбан, в воде плавают.

— Вот это дело, — я кивнул.

— Блины ещё есть, Тонька приносила, разогреем.

— Фаршированные? — тут же спросил оживился Устинов, на миг забыв про Машу.

— И такие есть, и с творогом, и обычные.

— Вот это разговор, — Василий Иваныч одобрительно посмотрел на меня. — Вот умеешь хороших друзей находить, Пашка.

Остальным, кто пошёл на обед из ГОВД, придётся телепать в чебуречную к Ашоту, но там как нарвёшься — иной раз изжогой можно обойтись, и это ещё по-божески. Ну а мы спокойно завалились всем табором в «Пельмешку». Пол недавно помыт, но на нём застыли следы разводов, телевизор включен, на выпуклом экране по ОРТ мелькал какой-то забугорный дневной сериал про девушку-телепатку, у которой была говорящая собака. Но звука не было, так что вместо их приключений играл магнитофон, его динамик задорной хрипотцой орал хит-свежак этого года: «Но я бамбук, пустой бамбук, я московский пустой бамбук».

Пока с кухни доносились звуки шкворчащего масла и запах жареной картошки, мы тихонько обсудили наши дела. Друзьям-коллегам я, наконец, выложил все свои наработки. Рассказал и про тот случай с собакой, которую якобы сбил Кобылкин, и про странности с побегом Кащеева, а уж про почти фанатичное желание следака упечь озабоченного за решётку все и так знали. Рассказал и про его детское прозвище, про заячью губу и острую реакцию Кобылкина на любое упоминание про это, и про наши телефонные консультации с профессором, и про то, что следак прокуратуры таксует, а значит, может мобильно в ночное и иное время перемещаться по городу и охватывать значительную территорию…

Короче, обсудили почти всё, кроме того, что я знал из первой жизни — что тогда убийства прервались после ареста и смерти Кащеева в камере СИЗО, и что Кобылкин через какое-то время после этого ушёл на повышение в Питер, став замом районного прокурора.

— Прямых доказательств нет, — обрисовал я ситуацию предельно ясно. — И прямо сейчас подрываться его крепить — не призываю. Но отработать версию насчёт него стоит, причём негласно. А наработки и улику пока придержим, до завтра-послезавтра.

Конечно, я понимал, что доказуха косвенная, и матёрый следак разобьет мои обвинения в пух и прах. Мне даже вспомнился увиденный в первой жизни корейский фильм про маньяка, основанный на реальных событиях. Там корейские менты колотили каждого подозреваемого, силой выбивая признания, а настоящий маньяк так и не был найден на момент выхода фильма. Там даже концовка была, где один из расследующих это дело копов пристально смотрел в камеру, мол, видит настоящего маньяка, который этот фильм смотрит, чтобы ему в реальности в этот момент стало неуютно и страшно.

Это уже потом, через много лет выяснилось, что, оказывается, маньяк угодил в тюрьму по другому поводу, тоже кого-то убив, но это к серии не привязали, даже не поняли, что взяли опасного серийного убийцу. Причастность выяснили по следам ДНК через много лет, тогда он и сам признался. Жаль только, что замысел режиссёра с пристальным взглядом не удался, потому что маньяк хоть фильм и смотрел, но концовку не понял.

Но это всё лирика, надо работать, и не так, как работали в том фильме, избивая каждого подозреваемого и подделывая улики.

Мужики задумались, а Якут пристально рассмотрел струну через пакет.

— Магазин музыкальный есть в центре, — сказал я. — Сейчас схожу, спрошу, что там знают про это.

— Угу, — протянул Якут, морща лоб.

Устинов ждал, что ответит его старый друг, я тоже. Матёрый Филиппов сейчас напряжённо думает, а когда он так думает, то вполне может выдать какое-то дельное, весомое решение.

— Тут два варианта, — наконец, сказал он. — Брать его и колоть, но это риск, если не расколется — мы-то вылетим нахрен из органов и сами пойдём под следствие. Второй — сначала надо самим убедиться, причастен он или нет, причём наверняка, от этого уже и плясать будем. Подгребайте-ка вечером ко мне, есть одна мысль. Часиков в… — Якут посмотрел на часы. — Пашка, во сколько он таксует?