— С каждым так быть, кто сметь рука поднять на Улус Джучи!

На мне с двух сторон висели девки: та, голоногая, слева, и вторая, на Лизавету, племянницу Климову, похожая — справа. На ней порты какие-то непонятные были, небесно-синие. Рыдали обе в голос. Старик со слюдой на глазах на коленях рядом стоял, впереди, возле мальца белоголового, Павлика. И все — в слезах. А голос из ниоткуда всё нудел в голове:

— Всё, что ты видишь — морок, наваждение, обман. Семья твоя здесь, ждёт тебя, живого и здорового. Далеко ушёл, Странник. Возвращайся, пора. Лина! Скажи ему!

А мальчонка всё ручки тянет, а ближе не подходит — дед не пускает.

И тут голоногая меня за уши двумя руками взяла, повернула к себе да в уста прямо и поцеловала сама. В глаза глядя. Солёными от слёз губами. И вдруг понял я, что меня-то, Антипку, порубили чёрные насмерть, да в горниле том, что после Вяза осталось, спалили. Давно уж. А я вот зачем-то сижу на земле опять, да парню какому-то, что за спиной стоит, пройти мешаюсь. Его зовут эти, не меня. Ну и отошёл в сторонку.

Рука не поднималась. То ли Антипка долго гостил в чужом-моём туловище, то ли силы все вытянула в себя проклятая дыра, незаживающая рана, на самый край которой, незаметной под толщей земли и обманчиво-живой зелёной травкой, я сподобился усесться. Но как-то было уже не до причин. Ощущение того, что тело не подчиняется, будто парализованное — не самое приятное в любом возрасте, наверное. А в моём — особенно. Последнее, о чём я думал — это о параличе. На губах стоял солёный вкус слёз Энджи.

— Молодец, Яр! Чуть-чуть осталось — просто протяни руку, — «голос» Осины звучал напряжённо.

Сергий и девчонки смотрели на меня, забывая моргать. Рука Павлика покачивалась и подрагивала. Он, кажется, никогда ещё не стоял на одном месте так долго. А Древу легко говорить — «просто протяни». Тут ноги не протянуть бы. Такое чувство, что телекинез пытался освоить — силой мысли подвинуть совершенно посторонний предмет. Думать так о собственной руке было непривычно и очень неприятно.

— Попробуй тогда Землю почуять, как там, на обочине! — не унималось Древо. — Её сил попроси!

Необходимость поднимать неподъёмную руку отпала. Это была единственная хорошая новость. Потому что ни пения, ни далёких звуков музыки я тоже не слышал. В ушах до сих пор стояли предсмертный вой сельчан и рычащие крики «чёрных». Стоп! Это же не в моих ушах, а в Антипкиных, ученика Клима-Хранителя!

— Климку видал?! — Сергий аж вытянулся, продолжая стоять передо мной на коленях. — Мы на Непрядве тогда ждали его, да не дождались. Что сталось с ним?

«Картинка» головы Хранителя Вяза, последнее, что видел его ученик, прежде чем провалиться в пылающий ад, полетела к нему, кажется, сама, вовсе без моего участия. Лицо старика почернело и застыло. Стало гораздо страшнее тех, с какими они только недавно поминали с балагуром-Петром погибших однополчан.

— Не сбивай его, Серый! Сам же видишь — никак в себя прийти не может, как в дверях застрял между явью да навью! — резко бросило Древо.

А я словно со стороны увидел себя, сидящего на этом мысу. На самом краю пылающей пропасти, которая не заживала семь с лишним веков. В окружении семьи, до которой не мог дотянуться, хотя все стояли рядом. И почуял боль Земли. И почему-то жгучий стыд за то, что разбередил рану и Ей.

— Больно, мама? — маленький Ярик смотрел на мать, что обожгла руку, схватив с плиты сковородку, случайно приняв её в предпраздничной кухонной суете за холодную.

— Пройдёт, сынок, — отвечала та чуть сдавленным голосом. А в глазах стояли слёзы.

— Дай я подую?

И Земля дрогнула. Павлик, округлив глаза, шлёпнулся в траву. Алиса бросилась к нему. Лина отдёрнула от меня руки, будто её током ударило. А я почуял то, о чём говорило Древо. В ответ на мою глупую, бесполезную, но искреннюю жалость и стремление облегчить боль пришла та самая беспримерная и безоговорочная Любовь. Сила, для Земли незаметная, ничтожная, вливалась в меня потоками, будто притягивая ладони к поверхности. Трава вокруг зашевелилась, хотя ветра не было и в помине.

Хоровод блестящих частичек Яри, неразличимых только что, заплясал перед глазами, будто я попал в страшенную метель. Они переливались на Солнце, наполненные, напоённые его силой. Их было бесконечно много. Я взял чуть-чуть, только для того, чтобы сразу передать, пропустив через себя, Матери-Земле. И края зиявшей подо мной раны стали сходиться. А когда всё закончилось, продолжал чувствовать в себе обе этих силы. Ярь и Могуту, о которых говорили Древо и Хранитель.

— А-а-а-ать… — восхищённо протянул племянник.